Когда бог был кроликом

И никакая самодостаточность и независимость не смогут разогнать его тоску по человеку, чье имя мы никогда больше не упоминали; человеку, который разбил его сердце, а когда мы собрали кусочки, оказалось, что одного не хватает и всегда будет не хватать.

— Вчера застрелили Джанни Версаче, — сказала я, открывая газету.

— Джанни кого?

— Версаче. Модельера.

— А, этого… Мне никогда не нравилась его одежда.

Она опять откинулась на подушки и сразу же заснула, возможно успокоенная тем, что в мире есть хоть какая-то справедливость.

Воображаемый официант приносил нам мартини с водкой: по утверждению брата, напиток людей богатых и искушенных.

Её стакан был не только наполовину полон, но к нему словно прилагалась гарантия постоянного пополнения.

Мир остаётся прежним, только становится немного хуже.

Когда Дженни вышла из кухни, ее мать взяла меня за руку и спросила, читали ли мне когда-нибудь судьбу по ладони. Она сказала, что очень в этом искусна, а также умеет читать по картам и по чайным листочкам. Проще говоря, читает что угодно, все это благодаря ее цыганской крови.

— А книги? — наивно спросила я.

Она слегка покраснела и рассмеялась, но смех был сердитым.

У пальто был белый перед, черные рукава и черная спина; оно было тесным, как наколенник, только гораздо менее полезным. Холод оно, правда, не пропускало, но я была уверена, это не из-за качества ткани, а только потому, что холод, едва подобравшись ко мне, умирал со смеху.

Тому, кто знает зачем жить, все равно как жить.

Я уже знала: что-то отняло меня у меня, а вместо этого вручило вечную тоску по прошлому, по тому прошлому, в котором ещё не было ни стыда, ни страха. А сейчас у этой тоски появился голос, и он был похож на вой раненого животного, скучающего по дому.

Она утверждала, что рождественская пьеса — это ее «дитя», и хвасталась, что написала ее сама, совершенно забывая упомянуть при этом Луку и Матфея.