– Я… – Ответ давался ему с трудом. – Когда все было тихо, я поднялся в коридор, а в гостиной между шторами осталась щелочка… Можно было выглянуть на улицу. Я посмотрел только несколько секунд. – Он не видел внешнего мира двадцать два месяца. Ни гнева, ни упрека. Заговорил Папа. – И что ты увидел? Макс с великой скорбью и великим изумлением поднял голову. – Там были звезды, – сказал он. – Они обожгли мне глаза.
Книжный вор
Cлайд с цитатойВ такие утра на кухне Папа давал аккордеону жизнь. По-моему, если как следует задуматься, эти слова имеют смысл. Как мы определяем, живое ли перед нами? Смотрим, дышит ли.
Где-то там, в глубине, у него свербело в сердце, но он велел себе не расчесывать. Он боялся того, что может оттуда вытечь.
Руди Штайнер боялся поцелуя книжной воришки. Наверное, слишком его хотел.
Наверное, он так невероятно сильно любил её. Так сильно, что уже больше никогда не попросит её губ и сойдёт в могилу, так и не отведав их.
Люди замечают краски дня только при его рождении и угасании, но я отчётливо вижу, что всякий день с каждой проходящей секундой протекает сквозь мириады оттенков и интонаций.
Единственный час может состоять из тысяч разных красок.
Он хотел уйти — Господи, как же он хотел этого (или, по крайней мере, хотел хотеть), но знал, что не уйдет.
Где-то там, в глубине, у него свербело в сердце, но он велел себе не расчесывать. Он боялся того, что может оттуда вытечь.
Руди Штайнер боялся поцелуя книжной воришки. Наверное, слишком его хотел.
Наверное, он так невероятно сильно любил её. Так сильно, что уже больше никогда не попросит её губ и сойдёт в могилу, так и не отведав их.
Люди замечают краски дня только при его рождении и угасании, но я отчётливо вижу, что всякий день с каждой проходящей секундой протекает сквозь мириады оттенков и интонаций.
Единственный час может состоять из тысяч разных красок.
Он хотел уйти — Господи, как же он хотел этого (или, по крайней мере, хотел хотеть), но знал, что не уйдет.