Весь мир устало раздирает пустоту,
друг другу плечи задевая и толкаясь.
Не разобрать ни слова, звука.
Душит хаос.
Не разобрать
съедает шум твои мольбы.
Весь мир устало раздирает пустоту,
друг другу плечи задевая и толкаясь.
Не разобрать ни слова, звука.
Душит хаос.
Не разобрать
съедает шум твои мольбы.
Сутулится осень.
Ведь жизнь — мостовая;
и, кажется, надо бежать,
и, что нельзя оборачиваться.
На восемь
кого-то уже поставили
опережать.
Все слишком:
тон,
слова,
немой протест,
избитые пластинки оправданий,
что унисон не сложен;
и нет мест
для обоюдных сосуществований.
Я — маяк, и в ночи мой голос сильнее волн,
Что без слов под собою гордые корабли
Погребают на дне городами — там целый полк,
Океан их глотает не мешкаясь, как рубли.
Я — маяк, и мне ноги хлещет ознобом лед.
Я совсем одинок. Бей горечью по плечу,
Не ослабну ничуть. Век идет, а суда вперед
Уплывают. Но я все равно им свечу. Кричу.
Четыре утра.
И едва еще утро
щурится, не расправившись,
раскуривая над крышами
со двора,
огнем рассвет.
Утро роняет запахи
сладко-спелы,
в чае малина;
улыбки и торжество.
Солнце питает нам души, -
мы живы и целы,
пока сохраняем
внутри
«волшебство».
Во мне живет два мира: мрак и свет.
И борются всегда, сжимая вены.
Да так что аж шатаются все стены.
Уверен, что в тебе их все же нет?
Стучи, кричи и бейся — бесполезно,
В мучительном сегодня — реж, грызи.
Сознание включило сдвиг — «прелестно»,
Откидывая ада этажи.
Где бы ночь не ловила нас
в сети свои,
как птиц,
как бы сильно не плавился
холод огней
под вой,
среди улиц, безмолвных крыш
и ненужных лиц,
мне теплее,
когда ты сны греешь
мои
собой.