Низами Гянджеви

О ты, равнодушный к своей же судьбе,

Подобный ослу иль быку на пастьбе,

До глуби, где солнцевращения свет,

До круга лазурного — дел тебе нет.

Тем делом, мол, знающий ведает пусть.

Невежде — о мире какая же грусть?

Вставай, потрудись, позабывши про сон,

Над делом, которому ты посвящен!

Забвенно уснул, а засада вокруг.

Не так поступили бы мудрые, друг!

Глаза подними и предвидеть сумей

Беду и своё слабосилье пред ней.

Твой разум забывчивым стал стариком,

Пока тебя вспомнит — сам вспомни о нём.

Не будь у тебя благородства ума,

Забыла б тебя даже память сама.

За разум Мессию схватись же рукой.

Ослом не тони в этой грязи мирской.

Пойдёшь путём разума — свет обретёшь,

А нет — так чего ж у дверей его ждёшь?

Не дай пьянить разум — опору свою.

Кидают ли сокола в корм воробью?

Прямой и честный сделай шаг и станешь прям, как кипарис.

Крупицей мускуса весы на благовонье обреки.

В искусстве слов не почитай искусный вычурный обман,

Пусть правда славится тобой любым соблазнам вопреки.

Таким явись перед людьми, что если даже и солжёшь,

Поверят правдолюбцы в ложь, от всех сомнений далеки.

Дни свои влачить без друга — наигоршая из бед. Жалости душа достойна, у которой друга нет.

Скачи и играй, это поле — твоё.

Посмеет ли тлен твою воду пролить,

Иль небытиё твоё имя носить?

Дай небытию блуждать в небытии,

Пусть тлен носит тленные цепи свои!

О, вздох твой, — он речь для нескорых в речи.

Как пластырем, раны грустящих лечи.

Закон твой дал разуму вывесть на брег

Корабль наш из кровью наполненных рек.

Я — луна в полночном небе, но не знающая пятен.

Я — жемчужина, изъяном бог меня не покарал.

Захворав, бальзам не пей ты, ведь мои целебней бейты,

Слог мой, точно финик сладкий, выше всяческих похвал.

Потворствуй преданным друзьям, их за поступки не гони. Как напоит тебя сосуд, тобой разбитый в черепки?

На сотканном вечностью том ковре

Жизнь снова меняется, как в игре.

Шлет сердце ушам посланье — привет,

Глаза в том привете прочли ответ.

Хотим, чтоб в честь Меджнуновой любви

Гранил, как жемчуг, ты слова свои…

Арабской ли, персидской ли фатой

Украсишь прелесть новобрачной той…

Мы знаем толк в речениях людских,

Мы замечаем каждый новый стих.

Но к тюркским нравам непричастен двор,

Нам тюркский неприличен разговор.

Раз мы знатны и саном высоки,

То и в речах высоких знатоки!

Прочёл я… Кровь мне бросилась в лицо, —

Так, значит, в ухе рабское кольцо!

В этом Хабеше не ценят моего тюркства,

Поэтому не едят мою вкусную довгу.

Увы, на этой лужайке, где согнут страстью я,

Какую еще отраду сорву с ветвей бытия!

У пальмы нет больше тени, ее опали плоды,

Плоды и листья той пальмы сломила буря беды.

Кривой небосвод, вращаясь, спешит мне выдолбить гроб

И мне камфару пророчит снегами тронутый лоб.

Мой мускус в белом мешочке рождался, хоть черен он.

Теперь же мускусом черным — мешочек белый рожден.

Две нити чистых жемчужин таил мой рот молодой,

Но небо, нити порвавши, рассыпало жемчуг мой.

Мои жемчуга, как звезды, рассыпались из ларца,

Когда восток заалевший сверкнул мне звездой конца.

Мой день окончен. Прощаюсь с развалиной этой я,

Лечу, как сова, в жилые пространства небытия.

Мой стан согнулся — и клонит к земле вершину мою, -

Затем что, тяжек плодами, в саду смиренья стою.

Я надвое перегнулся, чтобы не обагрить одежд, -

Затем что сердце кроваво и кровь упадает с вежд.

На лоб седые сугробы ложатся все тяжелей:

Страшусь, не рухнула б кровля непрочной жизни моей.

С горы, окованной снегом, вода свергается в дол, -

Вот так и я, омраченный, слезами весь изошел.

Истаял весь я. На землю, как тень, я упасть готов -

И я, упав, не оставлю, как тень, на земле следов.

Никто меня и не помнит, — затем что нет больше сил

Добраться до сердца милых и тех, кто меня любил.

Мой стан изогнулся луком, как будто сердцу грозит

Стрела последнего часа — и я укрылся за щит.

Увы! К зениту блаженства меня напрасно б влекло,

Коль в низшей точке надира{*} сломилось мое крыло!

В саду вселенной нагими мои деревья стоят:

Плоды надежд с них сорвали каменья, буря и град.

Растенье, плод свой осыпав, челом вздымается ввысь,

Но пальма моя согнулась, когда плоды сорвались.

Моя голова мгновенно, втянувшись, скрылась меж плеч -

Затем что страшен ей смерти мгновенно сверкнувший меч.

Глаза мои ослабели. Страшусь друзей помянуть:

Лицо умыл я слезами, сбираясь в последний путь.

Страдаю в убежище скорби — затем что нет больше сил

Ступить на порог высокий дворца, где я прежде жил.

Моя последняя буква в последнем слове моем…