Наталия Перевезенцева

Пусть никто от женщины не берет

ни тепла, ни хлеба, ни даже — любви.

Думаешь — свободен, а счет растет,

и тебя когда-нибудь удивит.

Вот она рыдает, кругом неправа,

вот и ты стоишь, дурак дураком...

Вся твоя свобода — слова, слова,

плачущая женщина, остывший дом.

Злой девчонке завидуют не за то,

что красива или умна,

а за то, что выбежит без пальто

и крикнет в след: «Да пошел ты на...»

Маэстро, врежьте отходняк

на духовых, ударных, струнных,

ввергая чаек в кавардак

и сотрясая мир подлунный.

Флейта играет в парке пустом,

ни для кого ни о чем.

Воздух ноябрьский резок и сух,

рано темнеет: уже после двух.

Вход заколочен, продан дворец,

песенке флейты скоро конец.

Снег еще лежит по углам дворов,

жизнь еще во лжи, но уже в трудах.

Разгребает комья смерзшихся слов,

принимает стыд, отгоняет страх.

Это не я тебя прощаю, и это не голос мой,

это ангел-хранитель, он за моей спиной.

Обо мне радеет, ищет душу мою в золе,

сокрушается: как я живу во зле.

Ты предал не женщину — Дом.

Там лампа неярко горела,

там шел разговор за столом

и ночь незаметно летела

со смехом и белым вином,

с бессчетными чашками чая.

С любовью? Не знала о том,

и нынче — не знаю.

Я знаю: коснется тепло

души сопредельной — и снова

поверю... Но примет ли Дом -

чужого?

Душа чужая может жить,

как ей угодно.

Свою же душу отпустить

могу свободно.

Казенная дача, любовной удачи

не скрыть от ушей за стеной.

На утренней кухне инкогнито рухнет,

того, кто был ночью с тобой.

Любовники в собрании гостей,

особенно — в компании своей,

где — все о всех, но ни ему, ни ей

не надобно внимания друзей.

Ни стол их не разделит, ни сосед

стола меж ними нет, соседа — нет.

И не просунешь лезвие ножа

в зазор меж ними... Грань, стена, межа -

в их словаре отсутствуют... А мы,

на их костер глядящие из тьмы...