Михаил Константинович Щербаков

Теперь на пристани толпа и гомонит и рукоплещет:

Из дальних стран пришёл корабль — его весь город ожидал.

Горит восторгом каждый лик, и каждый взор восторгом блещет,

Гремит салют, вздыхает трап, матросы сходят на причал.

Ты знаешь, я не утерплю, я побегу полюбоваться.

Я ненадолго пропаду, я попаду на торжество.

Ну сколько можно день и ночь с тобою рядом оставаться

И любоваться день и ночь тобой — и больше ничего.

Ведь мы от моря в двух шагах, и шум толпы так ясно слышен.

Я различаю рокот волн, я внемлю пушечной пальбе...

А ты смеёшься надо мной, ты ешь варение из вишен,

И мне не веришь ни на грош, и я не верю сам себе.

Вот так идёт за годом год, вокруг царит столпотворенье.

И век за веком растворён в водовороте суеты.

А ты ужасно занята — ты ешь вишнёвое варенье,

И на земле его никто не ест красивее, чем ты.

Изгиб божественной руки всегда один — и вечно новый,

И в ложке ягодка блестит, недонесённая до рта.

Не кровь, не слёзы, не вино — всего лишь только сок вишнёвый,

Но не уйду я от тебя: и никуда и никогда!

Любовь, как истина, темна и, как полынь,

горька. И соль всё солонее с каждым пудом.

Пора менять пейзаж. Нельзя же быть верблюдом

весь век, ad finem, до последнего «аминь».

«Воспрянь, — внушает мне мой ангел-проводник, -

Терпи, полынь пройдёт, начнутся цикламены.

Равно полезен мёд любви и яд измены

тому, кто духом твёрд и в истину проник».

«Ты прав, — киваю я, — измена пустяки.

Любовь важней, но и она трудов не стоит...»

И взор мой весел, и стопы мои легки.

Но сердце ноет, ноет...

Бумага терпит, карандаш скрипит, контора пишет.

Душа тоскует по душе.

Вершит народ дела свои, пройдохи ищут славы,

Пророки врут, поэты пьют, богатства копит знать.

Стоит над миром год Змеи, все злобны, как удавы,

И каждый хочет сам в угоду году гадом стать.

Я, как и вы, друзья мои, устал глазеть на драки,

И вид оскаленных клыков нервирует меня.

Пройдет над миром год Змеи. начнется год Собаки,

И снова цепи, снова лай, и войны, и грызня.

А где-то позади, за далью и за пылью,

Остался край чудес. Там человек решил,

Что он рожден затем, чтоб сказку сделать былью.

Так человек решил. Да видно поспешил.

Пусть цепи не звенят на мне — так что ж?

Ведь и доспехи не звенят. И всё, зачем я есмь, -

лишь череда прыжков неосмотрительных...

Уйти труднее, чем остаться,

Сломаться легче, чем согнуться,

Забыть труднее, чем расстаться,

А сгинуть проще, чем вернуться.

Ах, оставьте вашу скуку!

Я не верю в вашу муку.

Дайте руку, дайте руку

И забудьте про мораль.

Повернитесь вы к окошку,

Там увидите дорожку,

Где уходит понемножку

Восемнадцатый февраль.

Несчитанные дни, немыслимые дали

Остались позади, а край все непочат.

Как много мы сожгли, как мало мы создали

По милости людей, которые молчат.

Давно известны нам все омуты и мели.

Иных снесло на дно, а нас всё волны мчат.

Как много мы могли, как мало мы сумели!

И всё из-за людей, которые молчат.

А мы все мчимся вдаль, печаль превозмогая,

Как будто ничего еще не решено,

Как будто жизнь прожив и все-таки не зная,

Что истина, что нет, что свято, что грешно.

И бесконечен путь, и далека расплата.

Уходит прочь недуг, приходит забытье.

И для меня теперь так истинно, так свято

Чуть слышное в ночи дыхание твое.