Марина Ивановна Цветаева

Не любила, но плакала. Нет, не любила, но всё же

Лишь тебе указала в тени обожаемый лик.

Было всё в нашем сне на любовь не похоже:

Ни причин, ни улик.

Только нам этот образ кивнул из вечернего зала,

Только мы — ты и я — принесли ему жалобный стих.

Обожания нить нас сильнее связала,

Чем влюблённость — других.

Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то,

Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спеши

Ты мне памятен будешь, как самая нежная нота

В пробужденьи души.

В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме

(В нашем доме, весною...) Забывшей меня не зови!

Все минуты свои я тобою наполнила, кроме

Самой грустной — любви.

Я читала твоё письмо на океане, океан читал со мной. Тебе не мешает такой читатель? Ибо ни один человеческий глаз никогда не прочитает ни одной твоей строчки ко мне.

Я никогда не понимаю, что я в жизни человека.

(Очевидно — ничто. 1932 г.)

Тире и курсив, — вот единственные, в печати, передатчики интонаций.

В диалоге с жизнью важен не её вопрос, а наш ответ.

Сердце сразу сказало: «Милая!»

Все тебе наугад простила я,

Ничего не знав, — даже имени!

О, люби меня, о, люби меня!

Пишу Вам в райское утро: ни единого облачка, солнце заливает лоб и стол, щурюсь и жмурюсь как кошка. Такая погода у нас стоит уже несколько дней, ничего не хочется делать. Осень, уходя, точно задумалась, оглянулась назад на лето и никак не может повернуться к зиме. Меня такие дни растравляют, как всякая незаслуженная доброта.

Раньше всё, что я любила, называлось — я, теперь — вы. Но оно всё то же.

Судьба: то, что задумал Бог.

Жизнь: то, что сделали (с нами) люди.