Ирина Владимировна Одоевцева

Медленно встает луна большая,

Так по-петербургски голуба,

И спешат прохожие, не зная,

До чего трагична их судьба.

По набережной ночью мы идём.

Как хорошо — идём, молчим вдвоём.

И видим Сену, дерево, собор

И облака...

А этот разговор

На завтра мы отложим, на потом,

На после-завтра...

На когда умрём.

По набережной ночью мы идём.

Как хорошо — идём, молчим вдвоём.

И видим Сену, дерево, собор

И облака...

А этот разговор

На завтра мы отложим, на потом,

На после-завтра...

На когда умрём.

Разбиваются чайки о снасти,

Разбиваются лодки о льды,

Разбиваются души о счастье,

Как бы ни были души горды.

Я помню только всего

Вечер дождливого дня,

Я провожала его,

Поцеловал он меня.

К луне протягивая руки,

Она стояла у окна.

Зеленым купоросом скуки

Светила ей в лицо луна.

Осенний ветер выл и лаял

В самоубийственной тоске,

И как мороженное таял

Измены вкус на языке.

Вьётся вихрем вдохновенье

По груди моей и по рукам,

По лицу, по волосам,

По цветущим рифмами строкам.

Я исчезла. Я — стихотворенье,

Посвящённое Вам.

И зачем накупаешь ты шарфы и шляпки,

Кружева и перчатки? Конечно, тебе

Не помогут ничем эти модные тряпки

В гениально-бессмысленной женской судьбе.

На дорожке мертвый лист

Зашуршал в тоске певучей.

Хочется ему кружиться,

С первым снегом подружиться,

Снег так молод и пушист.

Неба зимнего созвучья,

Крыши и сухие сучья

Покрывает на вершок

Серебристый порошок.