Если дать власть урбанистам семидесятых годов, то они построят Чертаново. Но надо понимать, что семидесятые годы, как и восьмидесятые годы в архитектуре — это такой расцвет заката.
Илья Варламов
В мире накоплен огромный опыт, как делать города безопасными, как снижать смертность на дорогах! Посмотрите, как разные страны действительно достигают очень низкой смертности на дорогах. И посмотрите на нашу ужасающую статистику. И посмотрите на те ошибки, которые допускали они и которые они сейчас исправляют. Те решения, которые предлагают у нас различные общественники, ГИБДД-шники и чиновники, это те ошибки, которые 60-70 лет назад совершали европейские и американские города. Те ошибки, которые сегодня очень дорого и больно исправляют. Мы не то что наступаем на старые грабли, мы прыгаем по этим граблям! Пригласите хоть одного эксперта, хоть одного человека, который понимает что делать? Почему слово предоставляют хрен пойми кому с какими-то странными идеями! Ладно бы они были странные, это очень опасные идеи! Потому что результатом реализации этих идей будут смерти на дорогах!
Вы знаете, я иногда хожу с мэрами и губернаторами по городу. Гуляю с разными чиновниками и я вижу, как меняются их лица. Оказывается, неудобно... Оказывается, нельзя перейти дорогу... Они идут такие, там свита бегает, все такие весёлые, все идут, потеют. И за ними машины едут, чтобы быстрее мэр впрыгнул в эту кондиционированную машину — и всё! И забыл это как страшный сон. Потому что города, которые вы делаете, это действительно страшный сон!
Вчера произошёл пожар в соборе Парижской Богоматери. Весь мир с ужасом следил, как огонь уничтожает один из самых известных в мире памятников архитектуры. В соцсети сразу пришла полиция скорби и начала травить тех, кто неправильно переживает и тем более позволяет себе шутить над трагедией. Инстаграм и Фейсбук заполонили грустные эмодзи, москвичи понесли цветы к посольству Франции, Минкульт обещал прислать французам денег, а Путин не только выразил соболезнования, но и предложил отправить в Париж лучших российских реставраторов.
К сожалению, русские города не удостаиваются такой чести, как Париж. Русская культура и история никому не нужны. Люди, переживающие за Париж, совершенно спокойно сносят остатки исторического наследия в своих родных городах. Оно и понятно: за Париж переживать куда естественней. Это ужасно, что у парижских детей, что у детей наших чиновников теперь не будет прекрасного собора (хотя, конечно, восстановят: к счастью, разрушения не критичные, а интерьер вообще не пострадал). Что касается наших детей, то их судьба и воспитание мало кого беспокоит: «Русскому Ваньке хватит и торгового центра».
У крепкого хозяйственника идеальная биография. Они как поросята или куры на ферме – один другого краше. Классический крепкий хозяйственник проходит весь путь, не перескакивая через ступени. Это отрицательный отбор. Наверх обычно идут не самые компетентные, талантливые, порядочные, а бесхребетные приспособленцы, которые могут быть хорошей глиной для лепки вертикали власти.
По логике вещей наверх должны пробиваться яркие, хорошо образованные лидеры. Но что мы видим? Один крепкий хозяйственник ничем не отличается от другого. Мы давно перестали интересоваться именами депутатов и министров: они ничего собой не представляют. Это просто серая слизь с одинаковыми биографиями. Староста в школе, простой рабочий, начальник цеха, депутат, кандидат, заместитель главы, глава, министр, председатель.
Образ крепкого хозяйственника сакрален для избирателя. Ну вот кто, по-вашему, может управлять городом? Или областью? Если человек не состоял в комсомоле, не работал на заводе, не врос корнями в родную землю, не стоптал башмаки на карьерной лестнице, разве можно его подпустить к такой ответственной должности? Вера в крепкого хозяйственника священна. И нет в мире ничего, что пошатнуло бы в народе эту веру. Город может лежать в руинах, как будто в нём были военные действия. В городе из-за распиздяйства властей, коррупции и халатности могут погибнуть десятки детей. Люди могут гробить своё здоровье на заводах, а условия жизни у них могут быть как в беднейших африканских странах. Но в нужный момент рука избирателя не дрогнет.
Как известно, термин «евроремонт» никакого отношения к Европе не имеет. В Европе вообще про евроремонт никогда никто не слышал. Так что это слово исключительно наше для внутреннего потребления, которое используется на постсоветском пространстве. Термин возник в лихие девяностые, когда у советского человека открылись границы и захотелось вдохнуть свежий воздух, начать новую красивую жизнь. Желание-то появилось, а с возможностями было плохо, денег не было и на рынок хлынули самые дешёвые отделочные материалы: евровагонка, евродоски, еврочерепица. В общем, всё с приставкой — евро сразу делало любой материал элитным, желаемым и востребованным. Сегодня евроремонт — это состояние души варвара. Это желание перечеркнуть историю, выкинуть всё старое и заменить на новое. Блестящее и одноразовое. Евроремонт в масштабах страны это уничтожение памятников архитектуры, снос исторической застройки и возведение на её месте пластикового, одноразового барахла.
Архитектура — это не просто какие-то стены, где можно помолиться. Архитектура — это искусство. Архитектура формирует мысли человека, она формирует эмоции человека. И от того, в каких стенах мы находимся, зависит то, какие мысли в наших головах рождаются.
Архитектура — это не просто какие-то стены, где можно помолиться. Архитектура — это искусство. Архитектура формирует мысли человека, она формирует эмоции человека. И от того, в каких стенах мы находимся, зависит то, какие мысли в наших головах рождаются.