Франц Вертфоллен

Не к деньгам вовсе стремятся люди, не к славе, не к семье и не к процветанию — к равновесию и возможности не решать, не выбирать, не думать, к воле чужой за неимением собственной, к наполненности и бесстрашию гения, которыми можно себя заполнить и, может быть, даже что-то открыть. Даже вместить в себя капельку, чуточку его невместимого.

Валькирии твоей далекой земли

Пахнут морем, поют колыбельные

И поджигают мои корабли,

А во мне у странного Гнипахеллира

Так оглушительно лает Гарм.

Привязь не выдержит,

Вырвется, Жадный -

Мысли не по зубам.

Чем дольше работаешь с людьми, тем тверже отучаешься бояться. Это слишком неэффективно. Сомнения в себе ничего не дают кроме бездействия и подавленности. Если офис-менеджер Антоша, расплывчато желающий в своей жизни денег/свободы/пельменей, может себе позволить страдать «тварь я дрожащая или...», то когда ты понимаешь, что есть задачи X, Y, Z, и если ты их не выполнишь, то не выполнит никто, когда ты действительно это понимаешь, а не страдаешь ненужностью в роде «боже, справлюсь или не справлюсь, справлюсь или не справлюсь? Кажется, не справляюсь!», то сомнения для тебя — роскошь. Ты не в себе сомневаешься, ты постоянно оцениваешь ситуацию и смотришь, какие конкретные твои действия ее улучшат. А на «тварь/не тварь» у тебя и времени нет, работать надо, а не сомневаться.

Присмотритесь к окружающим, любой человек становится агрессивен, ядовит и завистлив тогда, когда не хочет меняться. И особенно ненавидит того, чей образ жизни высвечивает его недостатки: лень и глупость. Потому что от лени и глупости избавляться сложнее всего и нужнее всего. А люди хоть в лепешку расшибутся, лишь бы себе не признаться, что глупы и ленивы, боясь потревожить своё эго… потому и в жизни их — жопа. И единственное удовольствие их: на жопу эту жаловаться.

Власть – не череда побед,

но череда поражений,

неотступностью всею

превращенных

в триумф.

Искренность — самая большая смелость. Сложно сделать что-либо с человеком, который сам с собой искренен.

Люди, живущие из страха, не способные на любовь и зрячесть, будут везде наталкиваться на сталь, потому что иное отношение к ним неэффективно. Люди, способные на любовь и зрячесть, в ком угодно разбудят к себе живое отношение.

Говорят, мозг человека похож на большую губку с кучей извилин. Жалко. Я думаю, именно в этих извилинах и застревают остатки какого-то огромного мысленного потока. Там они мелеют и, под конец, превращаются в обычные человеческие мыслишки. Хорошо иметь полностью гладкий мозг – ничего не застрянет, но тогда, наверное, и мозг-то уже не нужен. Впрочем, есть столько возможностей с этими извилинами бороться – вот смерть, например, или сюрпризы.

Стареть начинают всегда с мозга, с сужения мира до четырех стен дома и офиса, с сужения времени до даты рождения, когда восьмидесятые годы двадцатого века – уже дата «до рождества Христова», с сужения интересов.

Старость начинается с угасания воображения и нежелания думать.

Нежелания искать.

Примерный перевод: герои были теми редкими существами, у которых была жажда до красоты настолько, что они воплощали её в свою жизнь. И они желали чтобы она длилась, звучала эхом во времени и мерцала, до тех пор пока окончательно не оставила бы мир в трусливом уродстве.