Евгений Александрович Евтушенко

Мы все когда-то начинаем лгать,

но сколько бы в грядущем и прошедшем

мы с вами ни обманывали женщин,

есть первая обманутая — мать.

Бормочется? Видно, устала ворочаться?

Ты в сон завернись и окутайся им.

Во сне можно делать всё то, что захочется,

всё то, что бормочется, если не спим.

Проснуться было, как присниться,

присниться самому себе

под вспыхивающие зарницы

в поскрипывающей избе.

Припомнить — время за грибами,

тебя поднять, растереби,

твои глаза открыть губами

и вновь увидеть в них себя.

Свободный обмен информацией,

свободный обмен идей.

Ссорит нас водка, братцы,

пиво сближает людей.

Спасибо женщинам,

прекрасным и неверным,

за то,

что это было всё мгновенным,

за то,

что их «прощай!» —

не «до свиданья!»,

за то,

что, в лживости так царственно горды,

даруют нам блаженные страданья

и одиночества прекрасные плоды.

Я шатаюсь в толкучке столичной

над веселой апрельской водой,

возмутительно нелогичный,

непростительно молодой.

Занимаю трамваи с бою,

увлеченно кому-то лгу,

и бегу я сам за собою,

и догнать себя не могу.

Не исчезай... Исчезнув из меня,

развоплотясь, ты из себя исчезнешь,

себе самой навеки изменя,

и это будет низшая нечестность.

Кто хочет всё и сразу,

тот беден тем, что не умеет ждать.

Услышь сквозь паровозные свистки,

сквозь ветер, тучи рвущий на куски,

как надо мне, попавшему в тиски,

чтоб в комнате, где стены так узки,

ты жмурилась от счастья и тоски,

до боли сжав ладонями виски.

Я так боюсь, я так боюсь

конца нежданного восхода,

конца открытий, слёз, восторга,

но с этим страхом не борюсь.

Я помню — этот страх

и есть любовь. Его лелею,

хотя лелеять не умею,

своей любви небрежный страж.

Я страхом этим взят в кольцо.

Мгновенья эти — знаю — кратки,

и для меня исчезнут краски,

когда зайдёт твоё лицо...