Александр Николаевич Вертинский

... Ваши пальцы пахнут ладаном

И в ресницах спит печаль.

Ничего теперь не надо вам,

Ничего теперь не жаль.

И в хаосе этого страшного мира,

Под бешеный вихрь огня

Проносится огромный, истрепанный том Шекспира

И только маленький томик — меня...

И мне жаль, что на тысячи метров

И любви, и восторгов, и страсти,

Не найдется у Вас сантиметра

Настоящего, личного счастья.

Я живу. Я жить могу без веры,

Только для искусства одного.

И в моих глазах, пустых и серых,

Люди не заметят ничего.

Эмиграция — большое и тяжкое наказание. Но всякому наказанию есть предел. Даже бессрочную каторгу иногда сокращают за скромное поведение и раскаяние.

А любовь мы не будем тревожить словами.

Это мёртвое пламя уже не раздуть,

Потому что, увы, никакими мечтами,

Никакими стихами любви не вернуть.

Я пою, а значит, и живу только для русских. Петь на другом языке, значит, вовлекать иностранцев в невыгодную сделку. Весь смысл моего пения исчезнет и люди уйдут разочарованными.

Стихи должны быть интересные по содержанию, радостные по ощущению, умные и неожиданные в смысле оборотов речи, свежие в красках, и, кроме всего, они должны быть впору — каждому, т. е. каждый, примерив их на себя, должен быть уверен, что они написаны о нем и про него.

Где Вы теперь? Кто Вам целует пальцы?

Куда ушел Ваш китайчонок Ли?

Вы, кажется, потом любили португальца?

А, может быть, с малайцем Вы ушли...

В последний раз я видел Вас так близко,

В пролете улицы умчало Вас авто...

Мне снилось, что теперь в притонах Сан-Франциско

Лиловый негр вам подает манто...

Это всё, что от Вас осталось, -

Пачка писем и прядь волос.

Только сердце немного сжалось,

В нём уже не осталось слёз.

Вот в субботу куплю собаку,

Буду петь по ночам псалом,

Закажу себе туфли к фраку...

Ничего. Как-нибудь проживём.

Всё окончилось так нормально,

Так логичен и прост конец:

Вы сказали, что нынче в спальню

Не приносят с собой сердец.