— Я не представляю, какой уровень вас интересует.
— Высокий.
— Высоцкий?
Но если мы идем, скажем, послушать Моцарта, нам важно его услышать, а не увидеть на сцене. Особенно если учесть, что Моцарт был не самой приятной наружности, как говорил Сальери.
Да это же не я буду! С чужой кровью, больше двух килограммов не поднимать, всего бояться!..
Это, наверно, очень удобно, вот так вот, в темноте, топать ногами, свистеть. Вроде и себя показал, и не увидел никто.
Вот может член ЦК преступника и наркомана слушать и аплодировать? А вот сидят, аплодируют.
Я нарочно вышел с гитарой, чтобы вы не сомневались, кто к вам приехал.
Я нарочно начал с песни, чтобы вы не сомневались, кто перед вами.
Вы её задерживаете, чтобы меня на поводке держать, да? Боюсь, огорчу... Я бы и поехал и поклонился бы, ничего, корона бы с головы не упала. Только вы её тогда не отпустите. Она будет сидеть, а я на поводке бегать. Так я её угроблю. Это способ для тех, кто за шкуру свою боится, вроде оправдание «Я не ради себя, я ради неё», а мне жить, Виктор Михайлович, на две затяжки осталось. Так убедительно всё рассказали, слово Офицера дали, а вот сейчас позвонят «Михайлович, к ноге!» и всё, потому что всю жизнь в ошейнике! Кажется, такая полезная вещь, ну как без неё?.. Не поймём мы с вами друг друга...
— Паша, останови концерт, ему плохо!
— Ему плохо, потому что нет лекарства. Если отменим — вообще начнется Бог знает что. Концерт — это единственное, что его держит, понимаешь? Хоть какая-то ответственность!