Ради Родины Шуренберг был готов пойти на все. Ключевыми здесь были слова «пойти» и «на». Слова «лечь» и «под» были исключены из лексикона разведчика.
Гитлер капут!
Интенсивный фитнесс, всего 14 часов чуткого сна и снова рабочие будни в душных офисах Гестапо...
— Господа, он ведь галимый шпион!..
— Вы перед тем, как изменой Родине стремать, улики подтянули?
— К сожалению, прямых улик нет.
— Тогда фильтруйте базар! Иначе вам грозит интимная эпиляция и резкое смягчение стула.
Не родись красивой, а родись с полезной ксивой, — думал Шуренберг, предъявляя Шенген.
— А и Б сидели на трубе, А упала, Б пропала, кто остался на трубе?
— В. Глаза!
— НКВД! Допустим, проходи на хазу.
— Я пришел сообщить, что нахожусь на грани полного провала. У меня в контракте пытки упомянуты, как форс — мажор. И поэтому я здесь.
— Что вы провалы, дело неприятное. Допросы, пассатижи, бензопила, бегуди...
— Бегуди?!?
— Волосы на заднице дыбом встают!
— Шур, а я ведь на третьем месяце.
— От меня?
— Нет, от Гитлера! С ума сошел!
— Счастье ты мое, розовощекое. Любовь ты моя, сисястенькая!
Искать на вас прямые улики — это все равно, что задницей открыть шампанское. Никому не удавалось. И как-то пробовать стремно.