— Смотрите, она полгода читает ваши идиотские стишки и её штырит. Она чудачка, это точно. Наверное, на кресло ей плевать.
— Может быть.
— Их там на севере мужья колотят по пьяни, а с вами ей это не грозит.
— Вот гад.
— Смотрите, она полгода читает ваши идиотские стишки и её штырит. Она чудачка, это точно. Наверное, на кресло ей плевать.
— Может быть.
— Их там на севере мужья колотят по пьяни, а с вами ей это не грозит.
— Вот гад.
— Ну вот, Филлипе. Я не остаюсь на обед…
— Почему?
— Вы не останетесь один... так получилось, что у вас сейчас свидание.
— Свидание, ты это о чём!?
— Не психуйте, всё будет хорошо… только в этот раз вы не сбежите.
— Ну, нет! Это не смешно. Нет! Нет! Нет!
— «Найн!» — вы это хотели сказать?
— Нет, совсем не это.
— Филипп злой. Очень злой Филипп.
— Всё, я окончательно превратился в вашу игрушку. Ну, что смешного? Вы так до дурки доиграетесь.
— Не хочется ли вам захватить какую-нибудь страну?
— А вам знаком Шуберт, Шопен, Берлиоз?
— Знаком ли мне Берлиоз? Удивительно, что вам знаком Берлиоз.
— Я по нему специалист.
— Да ладно, кого вы там знаете? Из какого дома?
— Что значит из какого дома? Нет, послушайте, это сейчас Берлиоз — район Парижа, а в 19 веке он был композитором, писателем и критиком.
— У паренька проблема. Да еще и какая...
— Шшш!
— Он дерево... Поющее дерево... Еще и на немецком...
— Шшш!
— Хорош на меня шикать! Он же на немецком поет, как будто дерева мало было. Рехнуться можно. Ну дела... И сколько она идет?
— 4 часа.
— Мать моя!
— Парни с улицы не знают жалости.
— В этом все и дело. Я не хочу, чтобы меня жалели.
Я как замороженный стейк, который бросают в кипящее масло: ничего не чувствую, но все равно мне плохо.
— Ты что думаешь, я его просто так на скорости 180 катаю?
— Что делать-то, блин?
— Ой, правда, что делать. Давай подумай, не спеши! Думай, не спеши!… Конечно, не торопись, тут есть, о чём подумать!