Жан-Поль Сартр

Всё, что я знаю о своей жизни, мне кажется, я вычитал из книг.

У меня самого никаких неприятностей — я богат как рантье, начальства у меня нет, жены и детей тоже; я существо — вот моя единственная неприятность. Но это неприятность столь расплывчатая, столь метафизически отвлеченная, что я ее стыжусь.

Тебе нужны страдания плоти, чтобы не думать о страданиях души.

По правде говоря, я не испытывал к Тому особой симпатии и не собирался менять своего отношения только потому, что нам предстояло умереть вместе, — мне этого было недостаточно.

Лица других людей наделены смыслом. Мое — нет. Я даже не знаю, красивое оно или уродливое. Думаю, что уродливое — поскольку мне это говорили. Но меня это не волнует. По сути, меня возмущает, что лицу вообще можно приписывать такого рода свойства — это все равно что назвать красавцем или уродом горсть земли или кусок скалы.

Мне хотелось верить, что здешних жителей можно вылечить словом. Ты видел результат: они лелеют своё горе, они нуждаются в привычной язве и заботливо поддерживают её, расчёсывая грязными ногтями. Их можно вылечить только насильно.

Но кто посмеет сказать, будто Господь нас покинул? Вас хотят заставить усомниться в ангелах. Братья мои, ангелы здесь. Нет, не подымайте ваших глаз. Небеса пусты. Ангелы здесь, на земле.

Гордость моя была уязвлена: двадцать четыре часа я провел рядом с Томом, я его слушал, я с ним говорил и все это время был уверен, что мы с ним совершенно разные люди. А теперь мы стали похожи друг на друга, как близнецы, и только потому, что нам предстояло вместе подохнуть.

Сначала появляются предвестья. Потом в жизнь людей медленно, величаво вступает выигрышная ситуация. И вот тут возникает вопрос, хочешь ли ты превратить ее в совершенное мгновение.

И прежде, когда я встречался с Анни после перерыва, пусть мы не виделись всего сутки, пусть это было наутро после сна, я никогда не умел найти слов, каких она ждала, какие подходили бы к ее платью, к погоде, к последним фразам, которыми мы обменивались накануне.