У орла в дворне начался «золотой век». Скворцы разучивали гимн «Науки юношей питают», коростели и гагары на трубах сыгрывались. С ворон определили новый налог, под названием «просветительного»; для молодых орлят и ястребят устроили кадетские корпуса; для сов, филинов и сычей — академию, да кстати уж и воронятам купили по экземпляру азбуки-копейки.
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
Cлайд с цитатойУмные-то помещики, бывало, за битого двух небитых давали, — значит, пользу в том видели.
В деле административной репутации от первого шага зависит все будущее администратора.
Ежели исстари повелось, что волки с зайцев шкуру дерут, а коршуны и совы ворон ощипывают, то, хотя в таком порядке ничего благополучного нет, но так как это все-таки «порядок» — стало быть, и следует признать его за таковой. А ежели при этом ни зайцы, ни вороны не только не ропщут, но продолжают плодиться и населять землю, то это значит, что «порядок» не выходит из определенных ему искони границ.
И теперь я думаю об орлах так: «Орлы суть орлы, только и всего. Они хищны, плотоядны, но имеют в свое оправдание, что сама природа устроила их иключительно антивегетарианцами. И так как они, в то же время сильны, дальнозорки, быстры и беспощадны, то весьма естественно, что при появлении их, все пернатое царство спешит притаиться. И это происходит от страха, а не от восхищения, как уверяют поэты. А живут орлы всегда в отчуждении, в неприступных местах, хлебосольством не занимаются, но разбойничают, а в свободное от разбоя время дремлют».
Дятел был скромный ученый и вел строго уединенную жизнь. Ни с кем никогда не виделся (многие даже думали, что он запоем, как и все серьезные ученые, пьет), но целые дни сидел на сосновом суку и все долбил. И надолбил он целую охапку исторических исследований: «Родословная лешего», «Была ли замужем Баба-Яга» и проч. Но сколько ни долбил, издателя для своих книжиц найти не мог.
Снегирь был малый шустрый, служил в полку писарем и, научившись ставить знаки препинания, начал издавать, без предварительной цензуры, газету «Вестник лесов». Только никак приноровиться не мог. То чего-нибудь коснется — ан касаться нельзя; то чего-нибудь не коснется — ан касаться не только можно, но и должно. А его за это в головку тук да тук.
Что касается до соловья, то он на жизненные невзгоды пожаловаться не мог. Пел он искони так сладко, что не только сосны стоеросовые, но и московские гостинодворцы, слушая его, умилялись. Весь мир его любил, весь мир, притаив дыхание, заслушивался, как он, забравшись в древесную чащу, сладкими песнями захлебывася. Но он был сладострастен и славолюбим выше всякой меры.
Такая в ту пору вольница между лесными мужиками шла, что всякий по своему норовил. Звери — рыскали, птицы — летали, насекомые — ползали, в ногу никто маршировать не хотел.
Злодейства крупные и серьезные нередко именуются блестящими и в качестве таковых заносятся на скрижали Истории. Злодейства же малые и шуточные именуются срамными, и не только историю в заблуждение не вводят, но и от современников не получают похвалы.
- « первая
- ‹ предыдущая
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- 9
- следующая ›
- последняя »