Иван Сергеевич Тургенев

Да, поди попробуй отрицать смерть. Она тебя отрицает, и баста!

— Происходит! — повторил Базаров, — точно я государство какое или общество! Во всяком случае, это вовсе не любопытно; и притом разве человек всегда может громко сказать все, что в нем «происходит»?

Лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца.

— Дитя, — проговорила Елена, поглядев ему вслед.

— Художник, — промолвил с тихой улыбкой Берсенев. — Все художники таковы. Надобно им прощать их капризы. Это их право.

Я воспользовался тем, что она не поднимала глаз, и принялся ее рассматривать, сперва украдкой, потом все смелее и смелее. Лицо ее показалось мне еще прелестнее, чем накануне: так все в нем было тонко, умно и мило. Она сидела спиной к окну, завешенному белой сторой; солнечный луч, пробиваясь сквозь эту стору, обливал мягким светом ее пушистые золотистые волосы, ее невинную шею, покатые плечи и нежную, спокойную грудь. Я глядел на нее — и как дорога и близка становилась она мне!

Звёзды только и делают, что смотрят на влюблённых людей, — оттого они так прелестны.

Есть на свете такие счастливые лица: глядеть на них всякому любо, точно они греют вас или гладят.

О молодость! молодость! тебе нет ни до чего дела, ты как будто бы обладаешь всеми сокровищами вселенной, [...], а у самой дни бегут и исчезают без следа и без счета и все в тебе исчезает, как воск на солнце, как снег...

Мне попалась какая-то неторная, заросшая дорожка; я отправился по ней.