Франц Кафка

Даже просто сидеть и ждать – страшное напряжение.

Вероятно, это заключено в природе дружбы и сопровождает ее как тень: один что-либо приветствует, другой об этом же сожалеет, третий просто не замечает...

Напали на человека в кровати, да ещё ждут, что он будет во фраке!

Потерять всё – это ещё более невероятно, чем самая большая невероятность.

У меня нет интереса к литературе, литература — это я сам, это моя плоть и кровь, и быть другим я не могу.

Как можно радоваться миру? Разве только если убегаешь в него.

На слабом всякий норовит отыграться, власть свою хочет показать, да еще и обругает в придачу.

Я ведь целиком из страха состою, и он, возможно, лучшее, что во мне есть. А поскольку он самое лучшее во мне, то, возможно, его-то единственно ты и любишь. Ведь что уж во мне такого особенного можно любить. А его — можно.

Что такое вообще девичья красота! Часто, когда я вижу платье со всяческими оборками, рюшами и бахромками, которые красивы на красивом теле, я думаю, что они недолго сохранятся такими, а сморщатся так, что уже не разглядишь, и покроются пылью, от которой уже не отчистишь отделку, и что никто не захочет быть настолько смешным и жалким, чтобы каждодневно надевать утром и снимать вечером одно и то же драгоценное платье. Однако я вижу девушек, которые при всей их красоте, при всех их прелестных мышцах и лодыжках, и тугой коже, и массе тонких волос, каждый день все-таки появляются в одном и том же данном природой маскарадном костюме и, смотрясь в свое зеркало, кладут в свои одни и те же ладони всегда одно и то же лицо. Лишь иногда вечерами, когда они поздно возвращаются с какого-нибудь праздника, оно кажется им в зеркале изношенным, опухшим, запылившимся, всеми уже виденным и не годным больше для носки.

Если к полудню ты малость устал, то это лишь верная примета нормального, счастливо прожитого дня.