Елизавета Дворецкая

Она сама удивлялась, почему не испытывала страха перед Огнеяром. Слишком сильно она поверила, что Огнеяр — человек, и теперь не могла перестать считать его человеком. И эта звериная черта быстро входила в ее сознание, она привыкала к ней, как если бы у него обнаружилось простое родимое пятно или недостаток зубов, и Милава уже готова была полюбить и эту полоску шерсти тоже, как любила его темные глаза, горячие смуглые руки и даже выступающие верхние клыки, которые заметила раньше.

— Я завоюю все страны Нордлёнда, Норвегию, Данию, Швецию…

— Швецию не надо.

— Ладно, оставим дядю Анунда в покое.

Подумать страшно – Тормод мог бы умереть в яме маленьким, и она никогда не увидела бы его, и не играла бы вырезанными им игрушками, и не слушала бы вечерами его пугающих и увлекательных сказаний про Фенрира-Волка и три его цепи, про Тора и змею, такую огромную, что её называют Пояс Земли… И не учил бы он её языку северных людей – «норрена мол», – сначала просто показывая на разные вещи: гребешок – кам, котел – кетиль, нож – книв… А потом, когда она стала понимать, не рассказывал бы стихов, в которых сам Всеотец Один учил людей мудрости. «Вин сином скаль мад вин вера» – «В дружбе нужно быть верным другу»… Целый мир умер бы вместе с ним в той мерзкой полузаснеженной яме, среди закоченевших детских телец…

Его бы заставить языком грести – ладья бы быстрее ветра побежала!