Джон Грин

Я была сама себе противна. Омерзительна. Но не могла от себя отстраниться, потому что застряла внутри.

И я сразу понял, как Марго Рот Шпигельман чувствовала себя, когда не была Марго Рот Шпигельман. Она чувствовала себя опустошенной. Она чувствовала себя так, будто она окружена стеной, размеров которой нельзя оценить.

Если любишь радугу, надо любить и дождь.

Мне хочется знать, существует ли независимое «Я»? Самая глубокая, настоящая личность, которая не меняется от того, что есть ли у нее деньги или парень, ходит ли она в одну школу или в другую. Или я — всего лишь набор обстоятельств?

Только теперь, когда я сама любила гранату, до меня дошла ослиная глупость попытки спасти других от моей неминуемой и скорой дефрагментации: я не могу разлюбить Огастуса Уотерса. И не хочу.

Рождается человек водонепроницаемым цельным судном. А потом происходит всякая ерунда: нас бросают, или не могут полюбить, или не понимают, а мы не понимаем их, и мы теряем, подводим, обижаем друг друга. И наше судно дает трещины. И да, когда появляется первая трещина, конец становится неизбежным... Но между тем моментом, как появляется трещина, и тем, когда судно затонет, есть время. И только в это время у нас есть шанс увидеть друг друга, потому что посмотреть за пределы себя удается только через эти трещины, заглянуть вглубь другого — тоже. Когда мы начали смотреть друг другу прямо в глаза? Только когда ты заметила мои трещины, а я — твои. А до этого мы видели лишь вымышленные образы друг друга — это как я смотрел на твое окно, завешенное жалюзи, но не видел, что внутри. А когда появляется трещина, внутрь попадает свет. И свет также выходит наружу.

Издалека легко испытывать симпатию. Но когда она перестает быть чем-то таким потрясным и недостижимым и превращается, как это сказать, в обычную девчонку, которая ест какую-то фигню, частенько бывает не в духе и любит тобой помыкать — тогда уже приходится любить совершенно другого человека.

Нищий суфий в тряпье зашел в ювелирную палатку богатого торговца и спросил его: «Знаешь ли ты, как умрешь?» Богач ответил: «Нет. Никто не знает, как умрет». А суфий возразил: «Я знаю». — «Как же?» — поинтересовался хозяин лавки.

Суфий лег на землю, скрестил на груди руки и сказал: «Вот так». И умер. И торговец раздал свое богатство и сам стал бедняком, стремясь к такому же духовному богатству, каким обладал умерший суфий.

Мы с ним дружили с пятого класса — с того самого момента, как оба наконец признали тот факт, что никому больше в качестве «лучшего друга» не сдались.

Когда что-то делаешь, в реальности всегда оказывается не так круто, как ожидаешь.