Джером Дэвид Сэлинджер

Нью-Йорк вообще страшный, когда ночью пусто и кто-то гогочет.

Когда играет актер, я почти не могу слушать. Все боюсь, что он сейчас начнет кривляться и вообще все делать напоказ.

Да нет же, он очень приятный. Но мне надоели люди просто приятные. Господи, хоть бы встретить человека, которого можно уважать.

Будь у человека хоть миллион лет в распоряжении, все равно ему не стереть всю похабщину со всех стен на свете. Невозможное дело.

Понимаете, девочки такие дуры, просто беда. Их как начнёшь целовать и всё такое, они сразу теряют голову.

Когда солнце светит, ещё не так плохо, но солнце-то светит, только когда ему вздумается.

Больше всего мне хотелось покончить с собой. Выскочить в окно. Я, наверно, и выскочил бы, если б я знал, что кто-нибудь сразу подоспеет и прикроет меня, как только я упаду. Не хотелось, чтобы какие-то любопытные идиоты смотрели, как я лежу весь в крови.

Я параноик наоборот. Я подозреваю, что люди вступают в сговор, чтобы сделать меня счастливым.

А люди всегда думают, что они видят тебя насквозь. Мне-то наплевать, хотя тоска берет, когда тебя поучают — веди себя как взрослый. Иногда я веду себя так, будто я куда старше своих лет, но этого-то люди не замечают. Вообще ни черта они не замечают.