Дмитрий Емец

Двинь тазом, а то будешь унитазом.

Прощай, крыша! Здравствуй, дядя Зигмунд! Дай мне ключик от палаты № 6, чтобы запереться там от всех психов!

Просто всё дело в том, что жизнь не состоит из одной любви. Любовь — это десерт, это удовольствие, но никак не основное блюдо. Кроме любви, в жизни каждого есть цель. Что-то чудовищно важное, глобальное, для чего человек приходит на свет.

Его миссия, его сверхзадача, его долг перед самим собой и перед миром.

У человека в этой жизни есть два пути, и в начале каждого из них его поджидает проводник. Они ждут и смотрят, кому ты протянешь руку. И тогда целую вечность не разомкнётся это рукопожатие. Беда в том, что внешне проводники похожи и спутать их очень-очень легко.

— Ягу-у-ун! Я тебя убью!

— Опять убью? Вот это я называю навязчивой идеей!.. Человеку хочется кого-нибудь прикончить, а кто это будет — гад Зербаган или милейший Ягун, — особой разницы нет.

Девушки — величайшие в мире специалистки по самообману. Обыграть их на этом поле невозможно.

Почему умные люди так часто несчастны? Может, потому что злы? А раз так, чего стоит ум, если не можешь заставить себя подобреть?

Каждое слово имеет свою температуру. Холодные слова лучше не выпускать в мир, будь они тысячу раз верные. Они вялые и слабые. Температура слова – это то, во что вложено сердце, умноженное на собственную веру человека.

Знаешь, чем реальность отличается от фантазии? Тем, что, когда мечты сбываются, все оказывается не так, как ты представляла. Роза, прекраснейший из цветов, имеет шипы. От мороженого болит горло. После эйфории всегда наступает облом и так далее.

— Едва дождавшись окончания грозы, я сел на реактивный диван и полетел к Леопольду Гроттеру.

— Вы полетели на реактивном диване?

Черноморов смутился. Впрочем, нельзя сказать, чтобы очень.

— Да, я понимаю, что ты хочешь сказать: кто-то из учеников, особенно из «тёмных», мог меня увидеть и поднять на смех. Ещё бы: академик, лауреат премии Волшебных Подтяжек, глава легендарного Тибидохса летит на драном диване с ощипанными куриными крылышками... Диване, из которого торчат медные пружины... Было уже поздно, и меня никто не видел... Да и откуда? Разве кто-то стал бы выглядывать в окно, услышав всего-навсего небольшой грохот... М-м... Я почти даже и не врезался в витраж Зала Двух Стихий, а если стекло и осыпалось, то от времени... Всё-таки ему было семьсот лет...

«Кошмар! А я думала, что витраж разбило молнией!» – подумала Медузия.

— Вначале я хотел воспользоваться ковром-самолетом, но отправляться на ковре в такую сырость было бы транжирством: его погрызла бы моль. И потом, реактивный диван почти в полтора раза быстрее... Ну а про сапоги-скороходы я вообще не говорю. С тех пор, как их сглазили, точность приземления у них почти двадцать верст... О, конечно, я мог бы взять швабру с пропеллером или летающий пылесос, но вы отлично знаете, что они неудобны. Во время долгих перелетов на них затекает спина, а отсутствие багажника мешает захватить с собой даже самый мало-мальский груз.

Преподавательница нежитеведения тихонько вздохнула. К чудачествам академика Сарданапала в Тибидохсе давно уже привыкли. Он вполне мог, перепутав эпохи, заявиться на занятия в римской тоге или воспламенить по ошибке чью-нибудь ушную серу, перепутав ее с серой химической. А что стоит тот случай с гостем с Лысой горы, когда академик погрузил его в трехмесячный сон, прочитав ему случайно вместо приветственной речи заклинание зимней спячки сусликов? Но что ни говори, а всё же он был величайшим волшебником после Древнира.