Диана Уинн Джонс

У неё возникло искушение воскликнуть, что ведь час назад она была жива! Но это было бы страшно глупо, и Софи осеклась, потому что смерть — такая штука: человек всегда жив, пока не умер.

Все умозаключения Софи пошли прахом. Она бы не призналась в этом ни за что в жизни.

Софи понимала, что от нее ждут восхищения, поэтому совладала с собой и не сказала ничего.

Тебя никто не заставлял, синяя ты морда!

... Ей было так жарко, что она жалела, что у неё нет длинного языка и нечего высунуть.

Все было очень странно. Девушкой Софи съежилась бы от стыда за свое поведение. А старухой она обнаружила, что собственные слова и дела ни капельки ее не заботят. По мнению Софи, это было большим облегчением.

— Ненавижу несчастненьких. Вечно капают слезами прямо на меня. Лучше бы злились, право слово.

Ах, этот мир битком набит жестокосердечными женщинами...

— Вы, там, внизу! — поставленным учительским голосом прогремела она в гневе. — Да-да, вы, крашеная блондинка с винтовкой! Я с вами разговариваю! Ну-ка, немедленно прекратите, слышите? Здесь двое моих детей, и я не потерплю такого безобразия! Стыдитесь! Нельзя так распускаться!

Если хочешь кого-то эксплуатировать, вовсе необязательно плохо с ним обращаться.