Борис Акунин

И я увидел, что там, в моем родном городе, стало совсем нельзя жить. Не оттого, что красный террор, а оттого что никто ему не противостоит. Люди просто живут и ждут, чем всё закончится.

— Вбейте себе в голову: люди не бывают хорошими или плохими, они делятся на своих и чужих. Свои – те, кто полезен. Чужие – те, кто вреден. И своими ради чужих, полезными ради вредных я рисковать не намерен. Всё. Кончен разговор.

– Когда-нибудь партия решит, что вы тоже перестали быть полезным, и выкинет вас на свалку!

Но Зуева было не прошибить.

– Значит, туда мне будет и дорога.

Русь зашаталась и начала разваливаться, когда слабый и неумный царь в девятьсот пятом году затеял играться в свободы. Все, кому предписано помалкивать, сразу разговорились. Стадо, которому полагалось собираться, только когда прикажут, немедленно превратилось в стаю. Кому от этого стало лучше? Никому.

То, что значил для тебя человек, определяется по размеру дыры, которая в тебе остается. Бывает дыра такой необъятной величины, что засасывает без остатка.

Нет более сильного средства против суицидальных мыслей, чем неотвратимая угроза жизни. То, чем ты не дорожил, чем готовился пренебречь, сразу обретает и ценность, и смысл.

У стариков лица гораздо интересней, чем у молодых. С возрастом отчетливей проступают черты характера, ум или глупость, доброта или злобность, удачливость или невезучесть. Мне кажется, что по рисунку морщин я могу прочесть всю life story человека, и нередко это захватывающе интересное чтение.

Все мы часть одной Жизни, поедающей и питающей самое себя. Если так, то почему я должен быть пищей, а не едоком?

И сам себе ответил: тут две тысячи стариков, в этом возрасте любимый спорт — переделка завещания.

Самые страшные люди — те, кто не находит в жизни ничего достойного и красивого. Им ничего и никого не жалко, от этого они безжалостны. Но красоту они тоже чувствуют и тоскуют по ней сильнее, чем остальные.