А таки шо вы, начальник, хочите? У меня нету время, шобы сидеть здесь целый день для помолчать… Мне совсем не интересно! Но из уважения к дяде Ешту, я готов послушать за вашу просьбу.
А у нас что здесь? Тихая поляна с лебедями?!
А таки шо вы, начальник, хочите? У меня нету время, шобы сидеть здесь целый день для помолчать… Мне совсем не интересно! Но из уважения к дяде Ешту, я готов послушать за вашу просьбу.
— Танки у вас не пропадали еще?
— Танки?
— Танки, танки!
— Какие танки?
— Главный интендант округа не знает, что такое танки!...
Ты не гони мне, Сеня, не гони. Здесь Уголовный розыск, а не баня. Нема ни голых, ни дурных.
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз…
— Товарищ Гоцман! Товарищ Гоцман! Я думал, он тут под арестом, а он тут главный за закон?
— Я кровью искупил, а ты румынам сбруи шил!
— Из самой гнилой кожи! И трех евреев у себя скрывал!
— Они на тебя и шили, кровосос! Зато вся Одесса знает! Ты им до сейчас не сказал, что война закончилася!
— Семачка солёная! Лушпайки сами сплевуются! Семачка! Семачка! Семачка! Семачка!
— За что семачка?
— За пять.
— Это больно!
— Хай за три, но с недосыпом.
— Давай за четыре с горкой.
— Нора где?
— Я знаю?
— Ты кто?
— Ой, Давид Маркович, вы меня не узнаёте? Я у вас в УГРО перед войной лекции по психологии читал.
— Помню, помню, Петюня. Где Нора?
— Може, спит? Хотя вы так стучите, что могла бы уже и проснуться…
— Калитку закрой!