Нетрудно прослыть законодательницей мод, если у твоего мужа состояние в пятьдесят миллионов.
Умереть — это всё равно, что уйти с вечеринки, а потому не стоит горевать, если свалить придется пораньше.
Нетрудно прослыть законодательницей мод, если у твоего мужа состояние в пятьдесят миллионов.
Умереть — это всё равно, что уйти с вечеринки, а потому не стоит горевать, если свалить придется пораньше.
Служба год за годом исподволь меняет твою личность; подгоняет тебя под общую мерку, чтобы легче плылось по волнам армейской жизни.
— Если человек готов поставить на что-то деньги, значит, они у него лишние.
— А вдруг кто-то поставит свои последние деньги?
— Значит, он идиот! Идиотов мне не жалко.
В контору он вернулся около восьми. Лондон в этот час был особенно дорог его сердцу: рабочий день окончен, окна пабов, как драгоценные камни, лучатся теплым светом, на улицах кипит жизнь, а солидное постоянство старых зданий, смягченное огнями фонарей, внушает поразительную уверенность. Ковыляя по Оксфорд-стрит с упакованной раскладушкой, он так и слышал их мягкий шепот: ты не один такой. Семь с половиной миллионов сердец бились в этом старинном холмистом городе, и многим было куда больней. Магазины закрывались, небо окрашивалось цветом индиго, а Страйк утешался бескрайностью города и собственной обезличенностью.
— Дают хорошие деньги, это не для проката в США. И заметь, это не порнушка.
— Лучше бы порнушка...
Если бы каждый, кому нужны были деньги, шёл бы грабить и убивать — мы бы все вымерли.
До чего же легко рассуждать о склонности человека к саморазрушению, до чего же просто столкнуть его в небытие, а потом отойти в сторонку, пожать плечами и согласиться, что это был неизбежный исход беспорядочной, катастрофической жизни.
Говорят, что после определенной суммы деньги уже не приносят счастья. Очень хочется проверить это на практике.