Мне неловко чувствовать... чувства.
— Однажды я проснулся и понял, что счастлив. Это был был кошмар.
— Поясните, пожалуйста.
— Чем меньше я опустошен, тем меньше мне хочется делать.
Мне неловко чувствовать... чувства.
— Однажды я проснулся и понял, что счастлив. Это был был кошмар.
— Поясните, пожалуйста.
— Чем меньше я опустошен, тем меньше мне хочется делать.
— Есть ещё одна сигарета? Ты там был молодец.
— Они дорогие. Бери и вот огонь. Замужество не освобождает её от бремени вести себя по-человечески.
— Точно. Их брак обречён.
— Начинают совместную жизнь со вранья. А ещё провели традиционную католическую церемонию.
— Когда на её счету уже два аборта...
— И кончает она только при анальном сексе...
— А я дружила с её сестрой и та про тебя сказала, что ты отстой.
— Сказала та, что сперла с подарков блендер вместо стоящего рядом кухонного комбайна...
Печаль может смениться удовольствием точно так же, как после солнечного дня может хлынуть дождь.
— Хомяк, ты должна научиться отбирать мысли так же, как отбираешь одежду, которую наденешь сегодня. Эту способность нужно в себе культивировать. Если тебе так нравится контролировать свою жизнь, поработай над своими мыслями.
... ты повзрослеешь тогда, когда перестанешь запихивать в любовь все чувства подряд. Близость, зависимость, дружбу, ожидания. Все, что кажется тебе реальностью, ты придумал сам. Научись наслаждаться тем, что есть. Без определений.
Ричард воспринимал своё одиночество, как нечто священное. Как заслуженную медаль почёта. Как плащ, чтобы отгородиться от жизни, как свою безопасность. Одиночество было его сущностью. Это стало причиной появления в его жизни людей, судивших о нём со слегка прикрываемом презрением. Ричард был уверен, что он не нравится другим, что тяжело для мужчины. Возможно от того, что он ничего не давал, он ничего и не получал взамен. В любом случае, это стало невыносимо. Самые тёплые чувства, которые он испытывал к друзьям, были либо воображаемыми, либо вымершими. Ричард дошёл до такой точки в жизни, когда этого уже стало не хватать, и он встретил девушку, она была тёплая, и она была печальная, и она была так одинока, что напомнила ему о самом себе. Она понесла такую утрату, какой никогда ни у кого не должно быть. И она знала кое-что, и научила его этому, и Ричард думал, возможно вот это как – дружить? Может быть… Это был только проблеск, едва ставший реальным, но в эти несколько длинных зимних дней она дала ему так много, что Ричард смог продолжить жить. А что он дал ей? Только несколько слов на листе бумаги. Не так много, возможно, но для Эбби он надеялся, этого было достаточно.
Здесь люди похожи на ходячие трупы. Они не улыбаются. Они прячут свою кожу и зубы. Они не трогают друг друга. У них даже запаха нет, он исчез от покупных духов и нейлоновых тканей.
Не все натуры одинаковы; у многих логический вывод обращается иногда в сильнейшее чувство, которое захватывает все существо и которое очень трудно изгнать или переделать. Чтоб вылечить такого человека, надо в таком случае изменить самое это чувство, что возможно не иначе как заменив его другим, равносильным. Это всегда трудно, а во многих случаях невозможно.