Нам всем лгут. Всё, что нас научили видеть — это всё ложь.
Вероятно, все мы боимся, как бы не наговорить громких слов. С их помощью люди так нестерпимо много налгали. Может быть, мы боимся и наших чувств. Мы уже не доверяем им.
Нам всем лгут. Всё, что нас научили видеть — это всё ложь.
Вероятно, все мы боимся, как бы не наговорить громких слов. С их помощью люди так нестерпимо много налгали. Может быть, мы боимся и наших чувств. Мы уже не доверяем им.
Не спрашивай совета у того, кто ломает голову над тем, как бы тебя объегорить. И не удивляйся, если таковым окажется половина твоего окружения.
Да ладно, нет ничего страшного во лжи. Я вот вру постоянно. Нет ничего страшного в том, чтобы притворяться, будто бы ты чего-то не знаешь. Скорее неправильно заставлять других принять то, что они принимать не хотят.
Иногда случается, что я вру. Последний раз это было в прошлом году. Врать я очень не люблю. Ложь и молчание — два тяжких греха, которые особенно буйно разрослись в современном человеческом обществе. Мы действительно много лжем — или молчим. Но с другой стороны, если бы мы круглый год говорили — причем, только правду и ничего кроме правды, — то как знать, может, правда и потеряла бы всю свою ценность...
— Привет, Клопен! Клопен — король нищих, мы познакомились с ним во Фландрии.
— Да, я много странствовал.
— Но в Антверпене ты был без одной руки!
— Святая Дева исцелила меня!