Самые лучшие злодеи не считают себя злодеями. Они борются за благое дело и готовы испачкать руки.
Если на вашей золотой статуе Андрасте есть узор в виде маленьких статуй Андрасте — вы в Орлее.
Самые лучшие злодеи не считают себя злодеями. Они борются за благое дело и готовы испачкать руки.
Если на вашей золотой статуе Андрасте есть узор в виде маленьких статуй Андрасте — вы в Орлее.
— Эй, Варрик. А ты про меня в своей книжке потом напишешь?
— Как же не написать?
— Когда будешь писать, отнесись внимательно к мускулатуре. Тут ведь не просто работа на выносливость, тут много лет силовых тренировок. Не забывай про слова «выраженная» и «рельефная». «Подтянутая» еще, вот.
— «Живот Железного Быка приобрел выраженный рельеф после каждого обеда. Рубашки он не любил. Под ремнями они приобретали странный рельеф, и приходилось их подтягивать».
— Обижаешь, Варрик. Обижаешь.
— Все-таки есть здравый смысл в том, что людей в Инквизицию набирала Лелиана. Не на всех ведь действуют угрозы.
— Командира Каллена пригласила я.
— Как ему повезло-то.
— Он на мои манеры, между прочим, не жаловался.
— Его последняя начальница тронулась умом и превратилась в статую. После такого трудно на что-то жаловаться.
— Ты не первый Бен-Хазрат, с которым я встречаюсь. Нам с Хоук однажды попалась некая Таллис.
— Да что ты говоришь.
— В знатные неприятности она тогда нас втянула. Может, знаешь ее...
— Эй, мне однажды гном на дороге попался. Низенький такой, брюзгливый... Думаешь, ты его знаешь?
— Я ведь в Торговой гильдии. Десять роялов на то, что не только знаю, но он мне еще и задолжал.
— О как. Ладно. Нет, я не знаю Таллис. Извини.
— Слушай, Варрик, а Хоук подписывает книги?
— А что? Вроде у тебя в Истории о Защитнице здоровая такая дырища?
— Да, но в придачу к этому там мог бы быть и автограф Хоук.
— Мне одному кажется, что вон те птички над нами кружат?
— Это они примеряются к тем трупам, что мы оставили. Ты просто подарок Создателя для тех, кто любит мертвечину.
— Ты сейчас говоришь как один критик из Ривейна.
— Я думал, Искательница, у тебя будут более сильные чувства к храмовникам, вступившим в Инквизицию. Знаешь, такие... побуждающие кинжалом шпынять.
— Не все мои чувства побуждают шпынять кинжалом.
— А-а, так это я был такой особенный? Прямо горжусь.
— Я полагаю, вы поддерживаете Церковь из деловых соображений, Варрик?
— Нет, это скорее личное.
— В самом деле? Вы никак не похожи на верующего.
— Мне не нравится, когда взрывают города. Вера тут — дело десятое.
— Ты мне кое-кого напоминаешь. Был такой набожный сукин сын в сияющих белых доспехах. Посмел сказать, что у меня прицел косит влево.
— Великолепное описание. Прямо про меня.
— Просто... вся эта миловидность. Ну настолько он был... милым.
— Милым. Ага. Я так понимаю, он тебе не нравился.
— Себастьян счел бы это за комплимент.
— Они когда-нибудь молчат?
— Парень, говорить нужно более конкретно. Кто молчит?
— Люди в голове. Они ненастоящие, но говорят и думают. Иногда ты смотришь их глазами.
— Если бы они замолкали, мне бы не приходилось столько писать.