— Ну знаешь, единственное, что хуже, чем жить с тем, кто тебя не любит...
— Ты про свой первый брак?
— Да. ... это жить с той, кто любит тебя очень сильно.
— Ну знаешь, единственное, что хуже, чем жить с тем, кто тебя не любит...
— Ты про свой первый брак?
— Да. ... это жить с той, кто любит тебя очень сильно.
— И что же делать? Как найти любовь?
— Ну знаешь, зайдешь в магазин, смотришь, сколько стоит лук, допустим, поднимаешь взгляд, — и вот он, ваши глаза встретятся и готово. Потому что так это и работает.
— И как сделать, чтобы это случилось?
— Никак, это не создать искусственно, говорят же, что любовь сражает. Это происходит непреднамеренно. Как когда я был актером и учился падать на сцене. Чтобы правдоподобно падать, в общем, я пытался и упал, наверное, тысячу раз, пытаясь добиться ощущения случайности, и я так и не смог. И вот я передумал быть актером.
— Ну от этого мне не легче. То есть, что тогда нужно делать?
— Нужно это принять, тот факт, что любовь — это редкость и, скорее всего, у вас ее не будет никогда.
— И что? Вы так и делаете? Вы смирились?
— Нет. Я брожу с разбитым сердцем. Я пью. Я не выношу одиночества, и однажды оно меня убьет.
Им было хорошо вместе, нравилась эта экономичная любовь с чрезвычайно малым расходом душевных и физических сил. Такая любовь ничего особенного не достигает, но служит долго; смотришь — большие мощные страсти, взревев, взорвались и заглохли, и обратились в лом, а эта, слабая, приземистая, всё пыхтит, всё постукивает сердцами, работает, тащит.
Услышать молчание в ответ — самое болезненное для женщины. лучше пусть он скажет, что разлюбил. Лучше пусть оттолкнет обидным словом и прокричит: «Я устал от твоей любви!» Все что угодно, только не молчание. Оно убивает.
Кэрри, никакие деньги не сделают тебя счастливой, если рядом нет мужчины, который тебя любит. Всё остальное неважно.
Любовь похожа на американские горки: сначала вверх, потом вдруг вниз, и снова вверх, и снова вниз, а в конце блюешь прямо на себя!
Любовь хороша в книгах, в театре и кино, а жизнь — не театр. Здесь пьеса пишется сразу набело, репетиций не бывает: все по-настоящему! И суфлер из будки не выглядывает, подсказок не дает, что дальше говорить, как действовать. Самому надо принимать решения, быть и автором, и режиссером, и актером, и гримером.