О, Беатриче, снова счастлив я,
Живу я в предвкушении свиданья,
Хочу губами пить твое дыханье,
О, Беатриче, любовь моя!
О, Беатриче, снова счастлив я,
Живу я в предвкушении свиданья,
Хочу губами пить твое дыханье,
О, Беатриче, любовь моя!
«Я буду любить тебя всё лето», — это звучит куда убедительней, чем «всю жизнь» и — главное — куда дольше!
Мне хотелось бы, чтобы ты знала. До того, как мы встретились, я шёл по жизни без цели, без смысла. Теперь я знаю, что с самого первого шага, с тех пор, как я научился ходить, я всегда шёл к тебе.
Потому, что ты вздергиваешь бровь, когда пытаешься острить! Цитируешь Камю, хотя я никогда не видел, чтобы ты читала! Потому, что тоскуешь о родителях, но никогда не признаешь это…И потому…, что я произнес за всю жизнь всего две такие сбивчивые речи, и оба раза с тобой. Это же должно что-то значить?! И потому, что мы оба схватим воспаление легких, но если ты хочешь слышать, что я люблю тебя, я буду говорить это всю ночь!
— Что ты сделаешь, когда встретишь её?
— Что я сделаю?
— Ну, да! Что ты ей скажешь?
— Не знаю…
— Ты не знаешь?
— А что мне ей сказать?
— Ну, например: «Моя любимая, я прошел тысячи миль, переплыл реки, пересёк горы, я претерпел страдания и муки, я противостоял искушениям, я шёл за солнцем, чтобы встать перед тобой и сказать: «Я люблю тебя».
Мне всегда казалось, что самым лучшим ответом на слова: «Я люблю тебя» — будет: «Я чувствую, как сильно ты меня любишь».
Ты всегда и всюду странно
Очаровываешь взоры.
Я люблю твой взгляд туманный,
Я люблю твои укоры...
Голос твой звучит порывом,
То насмешливо, то звонко,
То волшебным переливом,
Будто детский смех ребенка.
А когда опустишь очи,
Близость сердца сердцем чуя,
Я готов во мраке ночи
Умереть от поцелуя...