… Единственной любовью может быть лишь первая, единственной смертью — последняя, единственной жизнью — та, что внутри, а единственное слово… навсегда застряло в горле.
Ласковыми весенними ночами я буду стоять во дворе под звездами — Из всего в конце концов получится что-нибудь хорошее — И все будет золотым и вечным, вот так — Ни слова больше.
Ласковыми весенними ночами я буду стоять во дворе под звездами — Из всего в конце концов получится что-нибудь хорошее — И все будет золотым и вечным, вот так — Ни слова больше.
Джефи достал пакетик чая, китайского, сыпанул в жестяной чайничек, попутно разводя костер, для начала маленький – солнце еще светило на нас, – укрепил в камнях длинную палку, подвесил котелок, вскоре вода закипела, чай был заварен, и мы стали пить его из жестяных кружек. Я сам набирал воду из источника, холодную и чистую, как снег, как хрустальные веки вечных небес. Никогда в жизни не пил я такого чистого и свежего чая, его хотелось пить еще и еще, он превосходно утолял жажду и растекался теплом по телу.
– Теперь понимаешь, почему на Востоке так любят чай, – сказал Джефи. – Помнишь, я рассказывал про эту книгу: первый глоток – радость, второй – счастье, третий – спокойствие, четвертый – безумие, пятый – экстаз.
Я шел по Бликер-стрит мимо стайки итальянских мальчишек, игравших в бейсбол палкой от швабры, и думал про затею Ала. Она напомнила мне его давнюю фантазию: оказаться с Филиппом наедине в темной-пещере, где стены, обиты черным бархатом и света достаточно, лишь чтобы видеть лица, Так и остаться навсегда под землей.
Так бывает в лесах, они всегда кажутся знакомыми, давно забытыми, как лицо давно умершего родственника, как давний сон, как принесенный волнами обрывок позабытой песни, и больше всего — как золотые вечности прошедшего детства или прошлой жизни, всего живущего и умирающего, миллион лет назад вот так же щемило сердце, и облака, проплывая над головой, подтверждают это чувство своей одинокой знакомостью.
Одинокой романтической зимой... мы оба таяли под замерзшими звездами — а теперь под звездами легкого лета... мы дышим паром на нашу остывшую любовь.
Сколько голосов у ручья, просто невероятно: от глубинного грома литавр до лёгкого женского лепета на мелких камешках, внезапные припевы других голосов с бревенчатой запруды хлип-хлюп ночь напролёт, день напролёт.
Что согревает душу, заледеневшую от одиночества? Что станет лучшим подарком? Конечно, любовь! Любовь пламенная, страстная и романтичная, чувственная и нежная.
О, как я лгал когда-то, говоря:
«Моя любовь не может быть сильнее».
Не знал я, полным пламенем горя,
Что я любить еще нежней умею.
Случайностей предвидя миллион,
Вторгающихся в каждое мгновенье,
Ломающих незыблемый закон,
Колеблющих и клятвы и стремленья,
Не веря переменчивой судьбе,
А только часу, что еще не прожит,
Я говорил: «Любовь моя к тебе
Так велика, что больше быть не может!»
Любовь — дитя. Я был пред ней не прав,
Ребенка взрослой женщиной назвав.
Туман укрыл
деревья на равнине,
вздымает ветер
тёмных волн
поток...
Поблекли краски,
яркие доныне,
свежее стал
вечерний холодок...
Забили барабаны,
И поспешно
Смолк птичий гам
у крепостного рва...
Я вспомнил пир,
когда по лютне нежной
атласные
скользили рукава...
Cлайд с цитатой