М4. А ты не на Чехове случайно сидишь?
Ж1 (мучительно потягивается). Нет. На Набокове.
Все смотрят на нее.
Ж2. Но это же... дико дорого!
Ж1. Средства позволяют.
М2. А чем. Ты. Из ломки. Выходишь?
Ж1. Сложный выход. Сначала полдозы Бунина, потом полдозы Белого, а в конце четверть дозы Джойса.
Ж2. Набоков, да! Дико дорогая вещь. (Качает головой.) Дико дорогая. На одну дозу Набокова можно купить 4 дозы Роб Грийе и 18 доз Натали Саррот. А уж Симоны де Бовуар...
У каждой книги есть душа. Душа того, кто ее написал, и души тех, кто читал и переживал ее, и мечтал над ней.
Не знаю, бывают ли совсем безвредные книги, но не сомневаюсь: есть книги настолько бессмысленные, что причинить вред они просто не в состоянии.
В литературе, как и в жизни, нужно помнить одно правило, что человек будет тысячу раз раскаиваться в том, что говорил много, но никогда, что мало!
— Медленно развивай действие, а потом раз — и ошеломи читателя. А последний абзац вообще не нужен.
— Не понимаю. Если вы знаете, как писать, почему сами не пишете?
Я люблю старые книги, открытые на страницах, которые предыдущий владелец листал чаще всего. В тот день, когда ко мне пришло издание Уильяма Хэзлитта с заметкой на полях «Ненавижу читать новые книги», я крикнула «Товарищ!» человеку, который владел им до меня.
Невозможно по-настоящему читать книгу, не будучи в одиночестве. Но это одиночество приводит тебя в глубинное соприкосновение с другими людьми, с которыми ты иначе не встретился бы никогда, потому что они умерли сотни лет назад или говорили на языке, которого ты не понимаешь. И тем не менее они стали твоими ближайшими друзьями, твоими самыми мудрыми советчиками, волшебниками, очаровавшими тебя возлюбленными, о которых ты всегда мечтал.
Я сам не до конца осознал, почему выбрал именно эти книги, если не считать обычного приступа желания измениться, который случается с людьми в книжных магазинах.
Читатель! Исторический роман — особая форма романа: в нем рассказывается не то, что логично выдумано, а то, что нелогично было.
Cлайд с цитатой