К чему, нахрен, эта клоунада?!
Помои с TV льют в нас,
Уже не глядя!
Что же мы — быдло?!
Ладно, быдло... Правда...
Ужели никого нет,
Чтобы вывести стадо?!
К чему, нахрен, эта клоунада?!
Помои с TV льют в нас,
Уже не глядя!
Что же мы — быдло?!
Ладно, быдло... Правда...
Ужели никого нет,
Чтобы вывести стадо?!
Тычемся во все тёмные щели, заглядываем в зеркала, как в чужие окна, ищем там неведомо что. То, чего нет. И всякий раз обламываемся. И никогда об этом не говорим. Чтобы, не дай бог, не договориться до того, что это — самая правдивая правда о нас.
Просто чем больше людей знает о тебе правду, тем труднее жить. Судьба быстро изнашивается, особенно если все эти люди крутятся где-то рядом и время от времени тебя видят.
Правда подобна солнцу. От неё можно закрыться на какое-то время, но от этого она никуда не исчезнет.
Правда – такая штука... Чем больше хочешь рассказать, тем это сложнее. Тем невозможнее кажется.
Даэйрет в палатке кусала губы и пальцы и жаждала лишь одного: НЕ ПОВЕРИТЬ. О, теперь она понимала, что чувствовал Берен, слушая Этиль. Как бы она хотела набраться его смелости, выскочить из палатки и закричать: неправда, все — неправда! Но нет — не только в смелости было дело... Берен верил себе, вот почему он был так смел. Ну, пусть бы этот эльф хоть раз сказал что-нибудь такое, что она могла бы радостно назвать ложью и на этом основании опровергнуть все. Но ведь нет. Она сама там была, она видела, как их выносили из развалин — полунагих, в каких-то обрывках ветхого тряпья, исхудавших и израненных. Они плакали и жмурились от невыносимого солнца — а ведь был закат!