С удовольствием бы вам помог. Но позволить убить себя, это слишком.
Меня хотят убить за то, что я помог украсть невесту; за то, что на моем участке нефть; за то, что я оскорбил Джафара. Три причины, а больше одного раза не убьют.
С удовольствием бы вам помог. Но позволить убить себя, это слишком.
Меня хотят убить за то, что я помог украсть невесту; за то, что на моем участке нефть; за то, что я оскорбил Джафара. Три причины, а больше одного раза не убьют.
— Друг мой, зачем ты бьешь лошадей? Может, в прошлой жизни, они были уважаемыми людьми. Слыхал о переселении душ?
— Куда спешат? За кем гонятся?
— Это за нами. Быстрей! Кнутом их!
— А если они были достойными людьми?
— Не были! Лентяями были, лентяями и останутся!
Меня хотят убить за то, что я помог украсть невесту; за то, что на моем участке нефть; за то, что я оскорбил Джафара. Три причины, а больше одного раза не убьют.
Но припомните, как это раньше делалось. Раньше люди имели идею и хотели за нее умирать. В настоящее время люди, которые хотят умирать, не имеют идеи, а люди, которые имеют идею, не хотят умирать. С этим надо бороться. Теперь больше, чем когда бы то ни было, нам нужны идеологические покойники.
Как выяснилось в ходе эксперимента, деревянный кол в груди смертелен для человека не менее, чем для вампира.
– Нет, я не понимаю, – с напускным возмущением воскликнула Илона. – Почему нет такого способа самоубийства: лечь в ванну с лепестками роз, выпить стакан клубничного сока, съесть плитку шоколада и умереть от блаженства?!
Я улегся на землю, закрыл глаза и попытался умереть, но бетон был холодный, и я побоялся подхватить простуду.