И замолчали зеркала, река надежды ожила,
Когда ты в жизнь мою вошла, чтоб в ней остаться навсегда!
И замолчали зеркала, река надежды ожила,
Когда ты в жизнь мою вошла, чтоб в ней остаться навсегда!
Оно как песня звучит. Сердце, сквозь темноту, кричит
И ни к чему уже жить без тебя, и не гаснет звезда...
Больше неба — Любовь, больше жизни — Любовь!
Молчи, это судьба!
Прочь, прошлого тени на ветру,
Запах свободы поутру!
Вдребезги мир чужой фальши...
Прочь, тень, улетающая вдаль,
прошлого миг, его не жаль!
Вдребезги мир с тобой дальше...
С тобой и навсегда! С тобой и навсегда!
Пускай идут дожди, пускай летят года.
Опять, как в первый раз, твоё услышать «Да!»
И снова навсегда! С тобой и навсегда!
Не опускай глаза, я не хочу назад.
Вселенной без тебя мне нечего сказать.
Ты больше, чем мечта, ты выше, чем звезда...
С тобой и навсегда! С тобой и навсегда!
Скажи, откуда ты пришла?
В моих глазах цветёт весна.
Луна — свеча, любви пророк,
Не ищет день, не просит впрок, и без дорог,
Ты вся объята красотой,
Мои стихи бегут строкой.
Роса, туманы до зари,
Здесь только я, здесь ты и мы, лицо любви.
Как и всякий ребенок, она нуждалась в простом повторении простых вещей. Детский мир – он ведь очень древний, примитивный, плоский. Три простодушных слона, перетаптывающихся на огромной черепахе. Мерное вращение целой вселенной вокруг одной неподвижной колыбели.
И там, где хребет Алатау
Особенно тонок,
Выпирая наружу
Белой костью снегов,
Встречает гостей тишиною ребенок
С янтарными пятнами вместо зрачков.
Для них она Богиня всего женственного, всего самого недоступного, всего самого порочного.
Мне не спится. На Неве смятенье,
Медь волны и рваная заря.
Мне не спится — это наводненье,
Это грохот пушек, вой завода
И такая, как тогда, погода:
Двадцать пятый вечер октября.
Знаю, завтра толпы и знамена,
Ровный марш, взметающий сердца,
В песне — за колонною колонна...
Гордый день! Но, глядя в очи году,
Я хочу октябрьскую погоду
Провести сквозь песню до конца!
Мужчина встал. Из кулака его выскользнуло узкое белое лезвие. Тотчас же капитан почувствовал себя большим и мягким. Пропали разом запахи и краски. Погасли все огни. Ощущения жизни, смерти, конца, распада сузились до предела. Они разместились на груди под тонкой сорочкой. Слились в ослепительно белую полоску ножа.
«Мертвые поэты» стремились постичь тайны жизни! «Высосать весь её костный мозг!» Эту фразу Торо мы провозглашали вначале каждой встречи. По вечерам мы собирались в индейской пещере и читали по очереди из Торо, Уитмена, Шелли, из романтиков, а кое-кто даже читал свои стихи. И в этот волшебный миг поэзия действовала на нас магически. Мы были романтиками! Мы с упоением читали стихи, поэзия капала с наших языков как нектар.