Тогда я понял — если я собираюсь быть не таким, как все, исключительным, если я должен остаться в памяти людей — я должен идти дальше, за границы дозволенного.
А ты не изменился, а я отрастил себе усы.
Тогда я понял — если я собираюсь быть не таким, как все, исключительным, если я должен остаться в памяти людей — я должен идти дальше, за границы дозволенного.
— Увлечения? Взгляды? Суждения?
— Дадизм. Анархизм. И воспитание гениальности.
— Чьей гениальности?
— Моей.
— Посмотрите на его рисунки! Во всем этом просматривается незаурядный ум, порождающий тысячи красочных соединений! Ни вы, ни я на такое не способны!
— И какая от этого польза?
— Почему вы во всем ищете пользу?
Жил-был мальчик, только не спрашивайте меня где, и он не мог ни читать, ни писать. Как он ни старался, он не мог запомнить, что «Б» идет после «А». Слова были его врагами, они танцевали перед его глазами, двигались и вертелись, прыгали и скакали, мучая его. Учеба изматывала его, но с кем ему было поделиться своим горем? Его мозг был набит до предела, алфавит танцевал, как на дискотеке! И настал день, когда бедный мальчик не выдержал груза занятий. Все потешались над ним, но он храбрился. А потом, однажды, он поразил всех. Мир был потрясен, услышав его теорию. Угадайте, кто это был?
Поистине, каждое дитя — в определенной мере гений, и каждый гений — в определенной мере дитя.
Другой вариант: еm>
Каждый ребёнок в какой-то мере гений, и каждый гений в какой-то мере ребёнок.
... гениальный писатель расширяет человеческий мир. Нечто, бывшее в языке невыразимым, гений переводит в область выразимого — и человеческое сознание расширяется, пройденное гением расстояние становится доступным для людей посредственных.
…не только Достоевский был приговорен к повешению как боевик-бомбист, не только Мольер и Бруно были супершпионами, а Шатобриан — наемным убийцей!.. Многие, очень многие из тех, кого мы видим на портретах в облике мудрых почтенных старцев, творцов научных теорий, в молодости преступали не законы науки, а совсем-совсем другие законы…