По-моему, старость — это как заброшенная ветхая хижина, с которой всем одна морока.
Зачем соврал — понятия не имею. Вот так всю жизнь. Вру почём зря, как начну — не могу остановиться.
По-моему, старость — это как заброшенная ветхая хижина, с которой всем одна морока.
Зачем соврал — понятия не имею. Вот так всю жизнь. Вру почём зря, как начну — не могу остановиться.
Вот так оглядываться на прошлое — реальный депрессняк. А почему — кто его знает; думаю, потому, что оно никогда в точности не совпадает с теми картинками, которые засели у тебя в голове. Сплошь и рядом на несколько кадров отличается.
Молодой человек подобен весне, средних лет — лету, а старый — осени, богатой своими впечатлениями.
Когда мы любим, хочется так много сказать любимым о них самих, что не получается сказать ровно ничего.
Осень начинается в горах,
а затем сползает вниз, в долины...
В нижний лес прокрался желтый страх,
белый снег покрасил все вершины.
Старость начинается в ногах,
даже в зной, укутанные, мерзнут...
И ползет наверх холодный страх
предисловием событий грозных.
Старые люди как музеи: их посещают не ради фасада, а ради сокровищ, которые хранятся внутри.
Когда на меня давят, из меня с присвистом выходит воздух. Всю жизнь — как проколотая шина.
Каждый переезд — это немножко смерть, честное слово. Переезжая на новое место, всякий раз что-то или кого-то теряешь. Хотя не сразу понимаешь, чего лишился.
Когда ты молод, то горе — это птичка, которая пролетает мимо. Когда ты стар — это гадюка в траве, которая гложет тебе сердце и не отпускает.