Верь в себя, как я в тебя верю.
Если веришь — на судьбу надейся,
Все мы — одна семья,
Пусть живут и там, и тут
Два мира, ты и я.
Верь в себя, как я в тебя верю.
Если веришь — на судьбу надейся,
Все мы — одна семья,
Пусть живут и там, и тут
Два мира, ты и я.
Где-то посреди жизни мы перестаем верить, что можем ВСЁ. А если у нас нет мечты — у нас нет ничего.
Пусть текут часы забвенья,
Грусть и радость устраня;
Близко время исцеленья, -
Верь же вновь сиянью дня!
— Я ангел, я пойму, когда мои крылья вернутся.
— А до тех пор что? Ты такой же смертный, как и я? Разве нет?
— Ну, наверное, ты права. Если бы я умер прямо сейчас, я не уверен, что попал бы в рай.
— В таком случае, для меня точно никакой надежды нет.
— Вот здесь-то и надо верить, Шарлотта. Проявить надежду в безнадежные времена.
— Но вера... Ангел ты или нет, мне кажется ты абсолютно ничего не знаешь, как и я. Может, мы с тобой не такие уж и разные.
Почему никак не научусь просто БРАТЬ? Почему прежде спешу отдать что-нибудь своё, пусть меня ни о чём не просят и ни на что не надеются? А отдав, робко ожидаю получить в ответ хотя бы столько же, и каждый раз попадаю впросак. Почему продолжаю верить, раз за разом убеждаясь в лживости мира?
Все беды от нервов, но мне на это наплевать и растереть.
Люди — консервы, было бы что вскрывать — не боялись бы умереть.
Придумал я веру, но где те, кто за мной?
Я думал — я первый, но нет, я просто чужой.
В 1918 году, во время революции, был такой случай: на многолюдном антирелигиозном митинге старик священник под конец попросил слова. Ему не хотели давать. «Только два слова», — просил он. — «Ладно уж, скажите ваши два слова, но не больше», — насмешничал председатель. Священник взошел на кафедру и, обратясь к народу, провозгласил: «Христос Воскресе!» И будто из одной груди прозвучал многоголосый отклик: «Воистину Воскресе!» Старика сейчас же стащили и увели. Участь его легко себе представить.