Ребёнок, подсчитывающий, во что ему обойдётся то-то и то-то, уже не ребёнок.
Чем старше я становлюсь, тем труднее отбрасывать глупость и сберегать чары.
Ребёнок, подсчитывающий, во что ему обойдётся то-то и то-то, уже не ребёнок.
«Значит, ты не испытала еще радости материнства?» — спросил я ее.
«Собираюсь в июле, — сказала она. — Есть еще вопросы?»
«Да, — ответил я, — когда же ты изменила свое мнение о том, что рожать детей в этом говенном мире — аморально?»
«Когда я встретила человека, который оказался не говном», — ответила она и повесила трубку.
Он жалел Чоппера, но не плакал. Мать плакала, но через три дня забыла Чоппера, а Марк не забыл. Потому он и не плакал. Плакать — это как вылить вон всю память.
Но послушайте меня, вы трое, выслушайте хоть это, если вы так ничего и не поняли: всё, что я сделала, я сделала ради любви… из-за естественной материнской любви к своим детям. Это самая сильная любовь в этом мире, и самая смертельная. Нет на земле человека сильнее и страшнее, чем мать, которая боится за своих детей.
Маленькие мальчики, которые выдумывают всякие истории, попадают в ад. Маленькие девочки, кстати, тоже...
Мне всегда было интересно, как люди становятся взрослыми. А спросишь у взрослых, так они обязательно соврут.
Мы много говорили о детях и отлично договорились, что если мы даже узаконим наши отношения, то все равно не будем их иметь, потому что не хотим. Мы не имеем права бросить детей в этот грязный, перенаселенный, говенный мир.