Я ненавидел ее, как никого раньше, — за легкие ответы на трудные вопросы и материнское воркование.
Может, страх и тошнота уже не море, в котором тонут, а всего лишь лужа, криво отражающая прошлое?
Я ненавидел ее, как никого раньше, — за легкие ответы на трудные вопросы и материнское воркование.
Может, страх и тошнота уже не море, в котором тонут, а всего лишь лужа, криво отражающая прошлое?
— ... Мне противно, когда меня жалеют!
Алиса подошла к зеркалу и принялась расчесывать волосы.
— Я здесь не потому, что мне жалко тебя. Мне жалко себя.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Хочу сказать... — Она в раздумье пожала плечами. — Это... это как в поэме. Мне захотелось увидеть тебя.
Я нуждался в ней, и не знаю почему она тоже нуждалась во мне. Мы оказались соседями – что ж, это было удобно. Вот и всё. Разве это любовь?
— Почему ты не смотришь на меня? Притворяешься, что я не существую?
— Нет, Чарли, — прошептала она, — я притворяюсь, что не существует меня...
Не надо торопиться... Подниму руку на спинку её кресла... Потом дюйм за дюймом... Вот рука рядом с её плечом... и как бы случайно...
Я не посмел.
В голове вдруг образовалась пустота. Мозг опустел, и это было необычно, потому что во время таких сеансов мне всегда находилось что сказать. Сны.. воспоминания... проблемы... ассоциации..
— Ты мне очень нравишься. — Она кивнула головой и чуть-чуть улыбнулась, одними губами… — Больше чем нравишься. Я хочу сказать… Черт возьми, я не знаю, что хочу сказать!
Это несчастный разум глядит из темной комнаты сквозь замочную скважину в сияющий мир, счастливо и неуверенно улыбаясь. Даже в своей тупости я понимал, что стою ниже окружающих. У них было что-то такое, чего не было дано мне. Слепой умственно, я верил, что это – способность читать и писать, и что я сравняюсь с ними, научившись тому же.