Я никогда не видел, чтобы дикий зверь
себя жалел.
Ведь даже маленькая пташка, замерзнув, с ветки упадет,
но жалости к себе не испытает.
Я никогда не видел, чтобы дикий зверь
себя жалел.
Ведь даже маленькая пташка, замерзнув, с ветки упадет,
но жалости к себе не испытает.
Её закупорило, как бутылку, — она застряла в самой себе и никак не могла выйти из ступора. Боль острым льдом полоснула по нутру. Удивительно, но жалость к себе на краткий миг вознесла её над всем этим кошмаром, даруя мимолётную эйфорию.
Готов ли ты быть стертым из памяти, вычеркнутым,
Превращенным в ничто?
Готов ли ты быть превращённым в ничто?
Погруженным в забвение?
Если нет, ты никогда не сможешь по-настоящему измениться.
Феникс возрождает свою юность
только когда он сгорает, сгорает живьём,
сгорает дотла, превращаясь в обжигающие хлопья золы.
Вскоре легко зашевелится в гнезде новый маленький комочек
в облаке пуха, словно парящий кусочек пепла.
И вот смотри, он возродил свою юность, будто орёл,
Бессмертная птица.
Пожалеешь людей и начнешь их любить по-иному: Молча. Глядя в сердца. Гладя слабую птицу души. Разбивая стихами и криком застывшую кому — одиночество женщин, усталость молчащих мужчин.
Отправляющиеся на поиски любви подтверждают свою неспособность к ней; не знающие любви не находят любви; лишь любящие находят любовь, но и они не должны искать любви.
Она извечна в нас, потребность эта -
искать разгадки звёзд, сердец, планет,
блуждающих в потемках где-то
и вроде не дающих света...
Но те, кто всё же видит этот свет,
кто даль разгадывает острым глазом,
в ком умная душа, в ком добрый разум, -
они и есть наш рост, размах, разбег,
они и говорят, что Человек
не для убийства и страданья
стоит на пьедестале мирозданья.
Что согревает душу, заледеневшую от одиночества? Что станет лучшим подарком? Конечно, любовь! Любовь пламенная, страстная и романтичная, чувственная и нежная.
Туман укрыл
деревья на равнине,
вздымает ветер
тёмных волн
поток...
Поблекли краски,
яркие доныне,
свежее стал
вечерний холодок...
Забили барабаны,
И поспешно
Смолк птичий гам
у крепостного рва...
Я вспомнил пир,
когда по лютне нежной
атласные
скользили рукава...
О, как я лгал когда-то, говоря:
«Моя любовь не может быть сильнее».
Не знал я, полным пламенем горя,
Что я любить еще нежней умею.
Случайностей предвидя миллион,
Вторгающихся в каждое мгновенье,
Ломающих незыблемый закон,
Колеблющих и клятвы и стремленья,
Не веря переменчивой судьбе,
А только часу, что еще не прожит,
Я говорил: «Любовь моя к тебе
Так велика, что больше быть не может!»
Любовь — дитя. Я был пред ней не прав,
Ребенка взрослой женщиной назвав.