Максим Кантор. Совок и веник

Другие цитаты по теме

Некогда немецкий поэт Рильке сказал: «Стихи пишутся не ради выражения чувств». Парадоксально, но типично для немецкой философии. Рильке имел в виду, что чувства должны возникать потом, поскольку существо человека взбудоражено стихотворением. Искусство – это ключ, который открывает запертую дверь сознания. Кант, например, так и не сочинил отдельного тома «Эстетики» – не считал нужным. Искусство – по Канту – есть нечто служебное по отношению к морали и этике. Важно отыскать такой язык, такую форму взаимодействия с другими, чтобы у чувств появилась возможность проснуться. Чувства – они есть в каждом, просто часто спят. Затем и существует искусство, чтобы человек вспомнил, что у него есть душа. «Чтоб тайная струя страданья согрела холод бытия», – пользуясь выражением другого поэта, получившего, к слову будь сказано, немецкое философское образование.

Искусство — священный факел, милосердно освещающий все устрашающие глубины, все постыдные и скорбные пропасти бытия; искусство — божественный огонь, данный миру, дабы тот в искупительном сострадании вспыхнул и исчез вместе со всем своим позором и мукой.

Море – мой преданный друг. Как все понимающий, молчаливый пес. Море не раз возвращало меня к жизни.

Она была корабликом, он — штормом, уносящим её в неведомую даль.

— Будущее как океан: большая загадка, много опасностей, но ещё больше красоты. Оно полно...

Он не знал, как объяснить это и просто развёл руки широко.

— Возможностей? — подсказал капитан.

Маджиро кивнул:

— Да. Возможностей.

Женщина всегда чуть-чуть, как море.

Море в чем-то женщина чуть-чуть.

Я тоже свалился в мечту, как в море.

И меня унесло волной.

Я был самонадеян, горд и порой позволял себе говорить, что не верю в Бога. «Не верю в Бога» — дикие слова! Но я повторял их не раз и даже настаивал на своем неверии: мне мнилось, что неверие — разновидность инакомыслия. Тогда я говорил себе и другим, что не потерплю над собой никакой власти: ни советской, ни светской, ни церковной, ни духовной. И даже в одном из разговоров я сравнил литургию с партсобранием: дескать, и здесь и там человека подавляют, оглушают все чувства разом — пышностью обряда, многословием проповеди, назойливостью гимна. Но в чистой кирхе ничто не оглушало: ни пышности, ни многословия. Тишина и тихая музыка. Музыка была особенная, раздумчиво-доверительная, точно кто-то неторопливо разговаривал с тобой мелодичным голосом.

Энергия любви – то единственное, что не поддается повторению, то, что невозможно имитировать. Приемы письма можно перенять, но подлинную страсть взять напрокат невозможно.