У скряги прочные запоры,
У скряги темное окно,
У скряги вечные запоры —
Он жаден даже на говно.
У скряги прочные запоры,
У скряги темное окно,
У скряги вечные запоры —
Он жаден даже на говно.
Должно быть, очень плохо я воспитан,
Что, грубо нарушая все приличия,
Не вижу в русском рабстве неумытом
Ни избранности признак, ни величия.
В душе осталась кучка пепла...
И плоть изношена дотла.
Но обстоят великолепно,
Мои плачевные дела.
Понятко звонко рассмеялся.
— Чтобы Волк поделился добычей? — воскликнул он. — Скорее мой гнедой жеребенка принесет!
Везде долги: мужской, супружеский,
гражданский, родственный и дружеский,
долг чести, совести, пера,
и кредиторов до хера.
— Знай! Знай, знай козла своего! Зверь идёт, зверь наступает! Горе тебе, Уиллард Милл. Зверь грядёт по ваши души, зверь идёт за всеми нами. Зверь многие обличия принимает.
— Слушай, а этот шизик орущий про зверя, что с ним? Почему ты его не штрафовал за нарушения?
— Рей, он тупой, что твой валенок. Однажды я попробовал оштрафовать его. Ты можешь невзлюбить то, что использует вместо денег... Он расплачивается го...
— Ну... О, нет!
Тот Иуда, удавившись на осине
И рассеявшись во время и пространство,
Тенью ходит в наше время по России,
Проповедуя основы христианства.
— Ну, зачем тебе это надо? Ну, скажи мне, я хочу знать! Ну, скажи, зачем тебе это надо?! Ну принесёшь... ну принесёшь ты это золото. Ну и что? Ну они же тебя за это же золото и расстреляют, понимаешь? Расстреляют! Вон! Вон же граница! Уходи, не будь же ты кретином! Это надо одному, а не всем. Понимаешь? Одному! Уходи! Такое бывает только... только раз в жизни. Только раз, ты пойми, раз! Господи... Господи, ну почему ты помогаешь этому кретину, а не мне?
— Потому что ты жадный. А даже Бог велел делиться.
В дерьмо ты залезаешь сам, но вылезать из него куда легче, когда с тобой кто-то есть.