Эрик-Эмманюэль Шмитт. Женщина в зеркале

— Никто меня не поймет.

— Почему?

— Потому что я другая.

Что она подразумевала под этим словом? Она не смогла бы уточнить это. «Другая» означало для нее пропасть, которая, как ей казалось, пролегла между ее радостями и радостями остальных людей; одиночество, которое она ощущала, когда люди рассказывали ей о том, что их волнует; невозможность выразить до конца свою сокровенную мысль, которой им никогда не понять.

0.00

Другие цитаты по теме

Скорость освобождала её от печалей, выводила её к главному: чувствовать себя живой, интенсивно живой, потому что при двухстах на счетчике смерть следит за тобой из каждой канавы.

Einsam — gemeinsam

Wir haben verlernt uns neu zu suchen

Die Gewohnheit vernebelt

Die Tragheit erstickt

Der Hochmut macht trunken

Und die Nahe treibt zur Flucht.

Неужто удел женщины — внушать вожделение, но не испытывать его самой?

Наша мысль не останавливается на том, что мы замечаем и что говорим. У нас есть потайные коридоры за стенами, скрытые шкафы, секретные ящички; там мы частенько прячем наши упреки, амбиции, страхи. Всё идет хорошо до тех пор, пока переборка не треснет, что-то не вылезет, не выплеснется. Вот тогда нужно готовиться к худшему.

С самого раннего детства ее приводило в ужас, что никто не знает про твои чувства, и непонятно — никто не может про них знать или никому просто нет дела.

О нет, любимая, — будь нежной, нежной, нежной!

Порыв горячечный смири и успокой.

Ведь и на ложе ласк любовница порой

Должна быть как сестра — отрадно-безмятежной.

Мы сходим с ума от одиночества, если остаемся одни. А собравшись вместе, сходим с ума от того, что нас много.

Ревун заревел. И чудовище ответило. В этом крике были миллионы лет воды и тумана. В нем было столько боли и одиночества, что я содрогнулся. Чудовище кричало башне. Ревун ревел. Чудовище закричало опять. Ревун ревел. Чудовище распахнуло огромную зубастую пасть, и из нее вырвался звук, в точности повторяющий голос Ревуна. Одинокий, могучий, далекий-далекий. Голос безысходности, непроглядной тьмы, холодной ночи, отверженности. Вот какой это был звук.

В постели лежа, глядя в темноту,

Быть откровенным легче с тем, кто рядом,

Тут можно говорить начистоту.

Но мы молчим все дольше, все труднее…

Там, в небе, ветер строит на лету

И рушит облачные мавзолеи,

Не успокаиваясь ни на миг.

А мы лежим немея — не умея

Покинуть одиночества тупик,

Найти в душе, пока мы ещё мы живы,

Слова, что милосердны и не лживы, -

Или почти добры, почти правдивы.

Так много жизни, так много людей — и ни одной души, которая могла бы помочь!