— Товарищи, здесь карают государственных преступников?
— Здесь, здесь. Проходи, мальчик.
— Товарищи, здесь карают государственных преступников?
— Здесь, здесь. Проходи, мальчик.
Элла повернулась к очагу, где над тем, что матушка Ветровоск обычно называла огоньком оптимиста[два полена плюс надежда], висел закопченный чайник.
— А не желаешь ли ты, Мальчиш, к нам, в буржуинство, записаться?
— В буржуинство?
— Будешь лопать, Плохиш, всё, что захочешь! Халву — пачками, варенье — банками, шоколад — плитками, печенье — коробками.
— Стойте, я сейчас! Я только штаны подтяну...
Пора! Пора, друзья, убраться у себя в избе, пора положить этому всему конец!
И я этот конец, друзья, положу!
— Я легко замочил его.
— Но зачем ты оставил пистолет?
— Тебе это покажется глупостью, но это был мой любимый.
— Надеюсь, ты не расскажешь другим пушкам, что у тебя есть любимчик.
— Постой-ка, постой-ка, Черчилль. Русские были нашими союзниками. А теперь, говоришь, у нас война с ними?
— Это холодная война.
— Холодная? А летом они в отпуск уходят?
— Выпьем, Миша, где же кружки?
— Налить вам водки?
— Ну конечно, и не хватало ищь бы селёдки. Но знаешь что, друг мой родной, тебя я вижу под луной. Тебя я вижу без одежды, оставьте бабоньки надежды.
Завела Вконтакте вторую страничку под вымышленным именем. Сижу теперь, психую, что эта с@ка популярнее меня.