Очень вредно жить в мире самодельных иллюзий.
Со времен блистательного определения Пушкина «мы ленивы и нелюбопытны» ничего, к сожалению, не изменилось. Только значительно хуже стало. Читать многие категорически не хотят. Им приятнее рвать на себе тельняшку аж до каблука хромового сапога и ожесточенно спорить.
Мало кто знает, но многие диверсанты Третьего рейха были разоблачены даже не офицерами армейской контрразведки СМЕРШ, а самыми обычными патрулями. Происходило это до смешного просто: немцы делали скрепки для документов из нержавейки, в СССР они был из обычной стали и поэтому ржавели. Достаточно было одного взгляда на документ, и сразу становилось ясно, кто перед тобой.
Это только так кажется, что русскому эмигранту не составило бы труда выдать себя за советского человека. То, что они говорили на одном языке, – устойчивый миф. За двадцать лет, прошедших после революции, язык жителей СССР обогатился столькими новыми словами, выражениями и аббревиатурами, что эмигранты зачастую не понимали, о чем вообще идет речь. Простой пример. Кладут перед вами на стол пару картофелин и задают вопрос: «Где должен быть командир?» Любой, кто видел фильм «Чапаев», разумеется, тут же уверенно отвечал: «Конечно, впереди, на лихом коне!» А откуда это было знать бывшему штабс-капитану армии генерала Врангеля, который последние двадцать лет прожил в Европе?
Красноречие дороже денег, славы и власти, ибо последние очень часто достигаются благодаря красноречию.
Наша жизнь — это выбор. Это скопление множества выборов, которые мы делаем на протяжении всего существования. Не всегда верных, поэтому зачастую жизнь не приносит счастья.
В одной из своих многочисленных книг Борис Викторович так описал суть произошедший с ним метаморфозы: «Счастлив, кто верит в воскресение Христа, в воскрешение Лазаря. Счастлив также, кто верит в социализм, в грядущий рай на земле. Но мне смешны эти старые сказки, и пятнадцать десятин разделенной земли меня не прельщают. Я сказал: я не хочу быть рабом. Неужели в этом моя свобода? И зачем мне она? Во имя чего я иду на убийство? Во имя террора, для революции? Во имя крови, для крови? Но я не могу не убить, ибо люблю. Если крест тяжел — возьми его. Если грех велик — прими его».
Мы молоды, пока живем в «одном формате» с нашими детьми. Пока те, кому 25-35 любят нас за то, что мы клевые, а не потому, что мы родители. Пока их любовь к нам свободна от снисходительности и терпения медсестры или сиделки.
Cлайд с цитатой