Илья Федотов-Федоров

Другие цитаты по теме

Чтобы заниматься искусством, она должна чувствовать себя как бы укоренившейся в землю. Нити, поднимающиеся из поверхности планеты, проникают в её тело, прорастают в нем, подключаясь к её нервам. И по мере вращения земного шара из её сияющего и всеобъемлющего тела высвобождаются образы. По крайней мере, так говорит она сама.

Чувство собственной исключительности не мешает художнику, более того, оно ему необходимо. И не потому, что он ставит себя выше остальных людей, а потому, что его работы всегда будут подвергаться сомнениям. С его стороны. Со стороны зрителей. Со стороны Искусства.

Манга — вершина японской культуры. Чистое искусство. Конечно, если отследить историю японской манги до ее источника, мы придем к американским комиксам. Но она сама так развивалась, что давно уже превзошла оригинал.

Искусство — это всегда ограничение; смысл всякой картины в её рамке.

... цель личной выгоды у художника убивает всякое произведение искусства.

Критиковали всех, даже Микеланджело и авторов наскальных рисунков: «Твоя пещера ничего, но то, что ты накалякал на стене — дрянь».

Что делать с творческим затором? – Перестать корчить из себя творца! Потому что писать, рисовать, сочинять музыку нужно, когда не можешь иначе. Бетховен ни у кого бы не стал спрашивать: «Извините, а стоит ли мне играть свои сонаты?» Нет! Он просто не мог этого не делать! И у него не было заторов. Какие заторы могут быть у Баха! Ты садишься за орган и музыка рождается. Точка. Почему? Потому что ты Бах. Если ты садишься у тебя ничего не рождается, то значит пошёл вон, встань из-за органа и перестань населять мир уродливыми звуками. Точка.

Искусство, которое имеет долгосрочное значение, не может быть оценено большинством, лишь небольшой процент проявит понимание и оценит его.

В сущности, нет ни прекрасного стиля, ни прекрасной линии, ни прекрасного цвета, единственная красота — это правда, которая становится зримой.

Боги щедро одарили меня. У меня был высокий дар, славное имя, достойное положение в обществе, блистательный, дерзкий ум; я делал искусство философией, и философию — искусством; я изменял мировоззрение людей и все краски мира; что был я ни говорил, что бы ни делал — все повергало людей в изумление; я взял драму — самую безличную из форм, известных в искусстве, и превратил ее в такой же глубоко личный способ выражения, как лирическое стихотворение, я одновременно расширил сферу действия драмы и обогатил ее новым толкованием; все, к чему бы я ни прикасался, — будь то драма, роман, стихи или стихотворение в прозе, остроумный или фантастический диалог, все озарялось неведомой дотоле красотой; я сделал законным достоянием самой истины в равной мере истинное и ложное и показал, что ложное или истинное — не более, чем обличья, порожденные нашим разумом. Я относился к Искусству, как к высшей реальности, а к жизни — как к разновидности вымысла; я пробудил воображение моего века так, что он и меня окружил мифами и легендами; все философские системы я умел воплотить в одной фразе и все сущее — в эпиграмме.