Нет пути для впавших в уныние и пьющих горе свое аки вино.
Свое горе начинает драть душу с опозданием, когда все доделано, убрано, сожжено и ты остаешься с ним один на один. Или почти один на один. Вот тогда оно и приходит, садится на кровать и начинает здесь жить. Долго... А горе друзей, оно болит сразу, оно зазора не дает. Правда, оно, сделав свое дело, иногда собирается и уходит.
– Что, дочь моя? – Олларианец умело пристроил своего мерина рядом с рысаком. – Вижу, алчет душа твоя, только чего? Касеры или ссоры?
– Одуванчиков! – огрызнулась принцесса. Бонифаций почесал нос.
– Сын мой, – весело велел он адуану, – набери-ка нам одуванчиков. Если лысые, то им не в укор, ибо исполнили они предназначение свое, а нам сие только предстоит.
Печальный Язык еще мог защищаться, он хотел защищаться. Старый, заброшенный, он на несколько недель стал нужным и важным, за него были готовы умереть, он поверил, он принял защитников и полюбил, а те ночью ушли. Тихо, воровато, прикрыв обман полусотней конных, которые при первых выстрелах тоже сбегут. Останутся разбитые стены и заклепанные, изуродованные пушки, которым за верность намертво забили горло…
Слушать неразумных что воду в касеру лить, слушаться оных – касерой полы мыть, а сие есть грех непростимый.
Блаженны мужи воюющие, ибо спасены будут. Вестимо, если воюют за что нужно и непотребств свыше допустимого не творят. Иная участь уготована пастырям – война войной, а души заблудшие спасай… Маршал говорит, совсем ты плоха, вот и вернулся я долг свой исполнить и тебя у Врага из пасти слюнявой выхватить. Ибо не по рылу.
Свое горе начинает драть душу с опозданием, когда все доделано, убрано, сожжено и ты остаешься с ним один на один. Или почти один на один. Вот тогда оно и приходит, садится на кровать и начинает здесь жить. Долго... А горе друзей, оно болит сразу, оно зазора не дает. Правда, оно, сделав свое дело, иногда собирается и уходит.
Горе надобно пережить. К тому же горе заразно, а люди этого боятся и поэтому готовы пойти на все, чтобы не дать горевать тому, у кого есть для этого основания. Они лгут. Они читают мораль. Они пронзительно кричат и хохочут, чтобы заглушить скорбь.
— Даже сейчас, — сказал он, погладив мечи сквозь ткань. — Даже сейчас я не могу о них плакать.
— Другие могут говорить что угодно, — Лютиэн положила на его руку свою ладонь. — Но я-то знаю, что твое горе не меньше, а больше слез.
Cлайд с цитатой